Тайна черного янтаря - Филлис Уитни

– Нет, Анабель никогда не говорила о своей семье. Ни слова о том, как она росла в Айове. Когда я увидел ее друзей и понял, что они мерзавцы и подонки, я постарался избавить ее от них. О том, что Анабель принимает наркотики, я узнал не сразу. А узнав… женился на ней.

Трейси резко выпрямилась и изумленно посмотрела на него в слабом свете лампочек приборного щитка. Рэдберн кивнул.

– Согласен, довольно дикий поступок. Я не внял голосу разума и решил сыграть роль спасителя попавшей в беду девушки. Тогда я любил Анабель… хотя, наверное, по-своему. Знаете ли… это была не та любовь, которую ждала Анабель. Скорее всего я влюбился отчасти в образ с портрета. После того как мы поженились, я увез ее из Нью-Йорка, надеясь вылечить. Анабель тоже тогда еще любила меня, была благодарна за заботу и преданна. Мне кажется, мы оба ощущали себя счастливыми, но это было какое-то странное, беспокойное счастье. Я нарисовал Анабель такой, какой знал в первый год нашей совместной жизни, и вложил в портрет больше, чем видел в оригинале.

– Анабель приезжала повидаться со мной перед вашей свадьбой, – сообщила Трейси. – Она считала, что у нее все наладится и будет в порядке. Надеялась, что будет счастлива… в безопасности.

– Все верно, – сухо согласился Рэдберн. – Я тоже верил во все это и надеялся, что смогу подарить ей безопасность.

– И тем не менее она вернулась к наркотикам. Почему?

– Кто знает? Кто может назвать причину этого пагубного пристрастия? Что заставляет неуравновешенных людей, вроде Анабель, поступать так, а не иначе: детское окружение, какая-то случайность или гены? Вопреки всем моим усилиям Анабель вновь взялась за старое. Она принимала наркотики всякий раз, когда предоставлялась такая возможность. На моих глазах Анабель дважды вроде бы вылечивалась, но через какое-то время все начиналось сначала. После всего этого я возненавидел тех, я не хочу называть их людьми, кто торгует наркотиками.

Сильвана, подумала Трейси… миниатюрный портрет зла, который он нарисовал на самоваре.

– Когда Сильвана пригласила нас в Турцию, я ухватился за эту возможность, – продолжал Майлс. – Анабель как раз выкарабкалась из своего очередного срыва, и мне показалось, что какое-то время ничто не будет угрожать нам в этом тихом и спокойном месте на берегу Босфора. Больше года я не мог рисовать. Правда, я уже давно катился под гору… Поэтому мне было, честно говоря, наплевать… Меня всегда интересовали турецкие мозаики, и я решил заняться их изучением ради собственного удовольствия. Сильвана радушно встретила нас, оказала нам щедрое гостеприимство. По крайней мере, мне так тогда казалось. И я верил, что поездка в Турцию пойдет Анабель на пользу, что на берегу Босфора она найдет тихую и безопасную гавань и забудет о наркотиках. Но кто-то в яли снова начал давать ей героин. Этот человек хотел уничтожить ее.

В машине воцарилась тишина. Трейси крепко обхватила себя руками, ожидая продолжения.

Майлс изредка поглядывал в зеркало заднего вида.

– Уже некоторое время за нами едет какая-то машина. Местность холмистая, поэтому можно увидеть дорогу далеко за собой. Она сейчас в паре холмов позади. Может, в машине и нет ничего подозрительного. Но я не могу забыть, что вслед за нами от яли отошла и другая лодка.

Трейси оглянулась и тоже увидела вдали свет фар автомобиля. Рэдберн увеличил скорость, и огни исчезли.

– Вы думаете, что это Сильвана Рэдберн давала героин Анабель? – спросила Трейси Хаббард. – Потому что хотела отнять вас у Анабель? Потому что это был самый легкий способ избавиться от соперницы? Я видела картину, которую вы нарисовали… отражение в самоваре…

– Я не очень верю в страсть, которую якобы испытывает ко мне Сильвана. Иногда мне даже кажется, что она использовала меня, чтобы помучить Мюрата и показать ему, что он слишком беден, чтобы быть хозяином в собственном доме. После того как вы обратили внимание на отражение в самоваре, я уже не мог видеть ее по-другому. Я нашел композицию… идею… мне захотелось изобразить свою ненависть к хищникам.

Но, кроме сомнительной любви, существовали и другие мотивы, причем более сильные. По-моему, Анабель узнала что-то важное и очень опасное. Вполне возможно, что она даже принимала в чем-то самое активное участие. Ей нужно было как-то расплачиваться за наркотики, и ее могли заставить стать сообщницей в тех мрачных и таинственных событиях, которые происходили в доме. В любом случае Анабель должна была знать, откуда появляется героин. Я говорю о человеке, который виноват в тех следах от уколов на ее руках. Однажды она принесла мне какие-то бусы из черного янтаря. Так… ничего особенного, но Анабель каким-то странным голосом попросила меня обратить на них внимание. Я не придал ее словам большого внимания, а она почему-то внезапно передумала и забрала их. Когда я позже спросил ее о четках, Анабель ничего мне не ответила.

– Бусы служили предупреждением, – пояснила Трейси.

– Возможно, но, по-моему, не только предупреждением. Я думаю, их больше использовали как сигнал. Хотя я и не уверен, что конкретно он означал.

Они въехали в еще спящие окраины Стамбула, но Майлс Рэдберн почти не сбрасывал скорость. Наконец показались уступы белых балконов современных зданий, и дорога начала спускаться к проливу. Машина проехала мимо огромного белого здания, дворца Долмабаче, и направилась вниз по узкой дороге.

Погруженная в собственные мысли, Трейси не заметила, что на дороге стало попадаться больше машин и Майлсу пришлось сбросить скорость.

– Почему вы не сняли со стены портрет Анабель после ее смерти? – спросила она.

Голос Майлса Рэдберна вновь стал холодным. Казалось, в нем не осталось никаких эмоций, кроме ярости, которую ему удавалось почти все время хорошо прятать.

– Потому что мне не хотелось успокаиваться. Не хотелось, чтобы проходил гнев, – ответил он. – Я не хотел забывать, что с ней сделали. Когда я начал рисовать портрет Сильваны, у меня появилось более сильное напоминание, и я смог разрешить Анабель отдохнуть.

Трейси не могла представить Анабель отдыхающей. Сестра всегда находилась в движении, всегда что-то искала. Даже в светлые радостные моменты своей жизни она никогда не могла спокойно усидеть на месте.

– Расскажите мне, что произошло в тот вечер, когда Анабель пришла на ужин Сильваны, – попросила Трейси Рэдберна. – Вы сказали, что давали ей наркотики, но не объяснили, почему.

Майлс молчал слишком долго, и Трейси забеспокоилась, что он не ответит. Потом он снял руку с руля и поднял, как бы сдаваясь.

– Мне не хотелось рассказывать об этом сестре Анабель, но может, вам на самом деле все же лучше это знать. Наверное, вам не доводилось видеть наркомана, употребляющего героин, во время так называемого «отходняка»? Это отвратительное зрелище. Они покрываются потом, их колотит дрожь, из носа и из глаз течет, страшные боли в спине и желудке мучают их и заставляют безобразно корчиться. Судороги, конвульсии и непрерывная рвота. В Англии наркоманов лечат немного по-другому, чем в Америке. Им разрешают принимать небольшие дозы наркотиков во время курса лечения. Некоторым после такого лечения удается вести почти нормальную жизнь. На всякий случай я сам достал шприц и немного героина, который может понадобиться в медицинских целях. Дело в том, что для хронического наркомана укол необходим. Наркотик должен поступать прямо в кровь. Я старался облегчить страдания Анабель до тех пор, пока не смогу передать ее в руки профессионала. В тот роковой день, когда Анабель покончила жизнь самоубийством, я отправился в Анкару, чтобы проконсультироваться у знакомого специалиста.