Последний аргумент закона - Андрей Воронин

— Меня это не волнует, я просто хотел узнать…

— Что?

— Можно ли на вас рассчитывать. Я бы, конечно, мог сказать следователю, что видел вас в машине, именно вас, — уточнил Забродов.

Лиля качнула головой:

— Меня уже консультировали. Это ни к чему бы ни привело. Меня привез водитель Галкина на его личном автомобиле, так что у меня есть свидетель. Галкина-младшего я в аэропорту не видела.

— Все-таки на вашем месте, Лиля, я бы уехал куда-нибудь подальше.

— Если бы вы были на моем месте, Илларион, то вполне могло бы оказаться, что и вы поступили бы также. Ведь каждый выбирает для себя наиболее приемлемый вариант.

Забродов подошел к окну и, отодвинув край шторы, выглянул во двор. За окном уже серел рассвет, хотя фонари еще горели, тускло освещая двор заставленный дорогими автомобилями.

— Жаль, что каждый из нас остался при своем мнении, — произнес Забродов, направляясь к двери, он чувствовал — его вернут.

— Подождите, Илларион, — голос Лили звучал не слишком уверенно, — у нас с вами есть кое-что общее. Я полагаю, и старший Галкин и младший отвратительны и для вас, и для меня. Может быть, для меня даже больше. Вам все-таки не приходилось с ними спать.

Илларион медленно обернулся. Тон, каким говорила Лиля, и та откровенность, с которой были произнесены слова, его насторожили.

— Из каждой ситуации нужно извлекать максимум выгоды. Мы с вами никак не сможем повлиять на ход событий. Галкиных за решетку мы не упрячем, они откупятся ото всех, они же эту власть и содержат. Поэтому, если хотите, я вам могу помочь.

— Кажется, я догадываюсь, к чему вы клоните.

— Да, Илларион, возможно, у вас тоже была такая мысль. Она возникнет у каждого здравомыслящего человека, любящего жизнь. А жизнь вы любите, иначе за нее не боролись.

— Вы предлагаете, Лиля, взять их грязные деньги?

— Нет, не взять, — засмеялась манекенщица, — заставить отдать. Они отдадут, я их знаю.

— И во сколько вы оцениваете нашу сговорчивость?

— Я думаю, мы сумели бы раскрутить Галкиных тысяч на пятьсот. Половина вам, половина мне. Это самое большое наказание, которого мы можем для них добиться и при этом не потерять собственной гордости, поскольку это для вас, как я вижу, самое главное. Вы же настоящий мужчина.

— Спасибо за комплимент, но у меня другие взгляды на жизнь. Знаете, Лиля, в детстве, когда все мечтают о будущем, мне хотелось стать акробатом. А слово «шантажист» я узнал намного позже, и слово это мне не понравилось. Не нравится и теперь, кстати, как и слово «олигарх». Оно похоже на ругательство, Забродов сделал вид, что сильно закашлялся.

— Извините.

— Я воды принесу.

Пока Лиля бегала на кухню, Забродов вынул микрокассету из автоответчика, вставил на ее место другую. Хозяйка вернулась со стаканом воды.

— Спасибо, уже прошло, — и уже у двери Илларион улыбнулся и произнес:

— А вообще-то, я бы если вы уже затеяли поторговаться, поднял бы цену.

Илларион повернул ключ в замке. Лиля взмахнула на прощание рукой.

Забродов вышел из подъезда в ночную прохладу.

* * *

Чтобы хорошо выглядеть, нужно много спать. Это правило Лиля усвоила, лишь только стала зарабатывать внешностью на жизнь. Сон помогал ей сохранять товарный вид.

Но раз уж жизнь идет наперекосяк, то во всем. Выспаться ей не дали. Зазвонил телефон, но не квартирный, соединенный с автоответчиком, а маленький «Эриксон», примостившийся на ночном столике рядом с букетом цветов — подарок Галкина. Хотя кому именно был сделан подарок, понять трудно, то ли Лиле, то ли самому себе. Не ответить на этот звонок было бы равносильно самоубийству.

Пришлось бурно изображать радость, хотя самой Лиле слышать голос Галкина было противно. Он говорил так бодро, словно находился на ногах уже часа два.

— Какое солнце! Какая погода! Птички поют, — сказал Галкин.

Лиля машинально посмотрела в окно, но не увидела там ни солнца, ни порхающих птичек. Окна были плотно зашторены.

— Да, погода сегодня великолепная, — проворковала она, — и воздух такой свежий!

— Не скучаешь?

— Конечно, скучаю, все одна, да одна…

— Значит, много чего надумала? Когда человек в одиночестве, он мыслям всяким предается…

— Я предаюсь только приятным мыслям.

— Вот и поделись ими со мной. Лиля не смогла сразу сообразить, чтобы такое ответить:

— Я скучаю без тебя, — как-то слишком дежурно сообщила она.

— Я об этом знаю. Но знаю и о другом: этой ночью у тебя был гость, ты не хочешь мне рассказать о нем?

— У нас с ним ничего не было, — деревянным голосом произнесла Лиля, садясь в постели. Сонливость сняло как рукой.

— И об этом я тоже знаю.

— Ты прослушиваешь мою квартиру?

— Да. В целях твоей и моей безопасности. Загляни под столик, на котором стоит букет.

Лиля посмотрела под столик, прижимая к уху трубку, и увидела небольшой микрофон, приклеенный скотчем.

— Видишь, я информирован, даже знаю цену, на которой ты согласна остановиться.

— Это я так, чтобы отвязаться от него. Я видела, он ведь не намерен соглашаться, должна же я была его сплавить?

— Вот что, дорогая, я подумал и решил согласиться на двести тысяч. Идет?

Лиля тяжело задышала, ее сердце забилось, но не в предвкушении денег, а от холодного липкого страха. Галкин, как всегда, сумел удержать ситуацию в руках и выйти из нее победителем. Получалось, что уже не она шантажирует его и назначает цену, а он сам предлагает деньги, чтобы только от нее избавиться.

— Ты думаешь, меня волнует, что ты слишком часто трахаешься с моим сыном…

— Он меня заставляет.

— Я и это знаю. Знаю, где, когда, сколько. Я знаю все, даже знаю, сколько он тебе платил. И что самое скверное, Лиля, платил он тебе моими деньгами. И я еще платил тебе.

— Но вас же это устраивало!

— И тебя, и его? До поры до времени устраивало. Я думал, что ты за ним присматривать будешь, удерживать, от всяких глупостей. Но, видимо, я ошибся, придется нам с тобой расстаться. Приезжай ко мне через час, получишь свои деньги и проваливай к чертовой матери. Пользы от тебя никакой. Кстати, можешь и «жучок» уничтожить. Прослушивать тебя уже нет смысла, больше ты мне не интересна, — в трубке раздались гудки.

— Чтоб ты сдох! — произнесла Лиля, швыряя трубку на кресло.