Решала - Владимир Геннадьевич Поселягин

Потом наступила весна, а там и школьный год подошёл к концу. Я сдал экзамены за два класса, свой четвёртый, и за пятый, бегая в соседние корпуса, где находилась средняя школа, так что теперь переходил в шестой. Причём попросил выдать мне табель с оценками. А то немцы придут, как потом в школе восстанавливаться? Повторно экзамены сдавать или на слово поверят? Лучше табель иметь. Завуч удивилась, но всё оформила и выдала.

Я же крепко размышлял, что делать мне лично. Мне было известно, что Краснодар возьмут в августе, до станицы дойдут тоже где-то в это время. Принимать бой или нет – вот в чём вопрос. Сообщить, что немцы на подходе, и встретить их, пока станичники уходят в тыл? Если не уйдут, и я приму бой, немцы за потери, которые непременно будут, отыграются на тех, кто остался. И сказать ничего нельзя, кто мне поверит?

Хотя у меня имелся запасной вариант – купленный дом в Геленджике. Стоит перевезти туда хотя бы Раису с дочкой Дашей и Настю, да и матушку. А потом можно и немцев встретить.

Почти всё моё время забирало хозяйство, сад и огород, но в редкие свободные минуты я гулял по окрестностям и прикидывал позиции: где немцы могут пойти, где их лучше встретить и как, с учётом того, что у меня один танк и нет пехотной поддержки. Когда я бил немцев и румын в селе у Николаева после освобождения лагеря военнопленных, она у меня была: бывшие пленные выступали пехотным прикрытием и неплохо поработали, зачищая то, что после меня осталось.

Надо сказать, семья заметила, что я постоянно хожу хмурым и что чем ближе август, тем я смурнее. И вот как-то за ужином мне задали вопрос:

– Терентий, что случилось? Сам не свой который день.

– Немцы Ростов взяли…

– Ну да, ходят такие слухи, так они же его захватывали уже. В прошлом году, – сказала матушка.

– В этот раз всё куда серьёзнее. Немцы хотят взять Кубань и рвутся к Кавказу. В августе Тихорецк возьмут и через неделю – Краснодар. Здесь войск нет, кроме мелких подразделений и курсантов, остановить нечем. А мы между ними, через станицу одна из автодорог идёт, так что попадём под этот каток. В общем, через пару недель немцы займут станицу. Знаете, мне было бы спокойнее, если бы вы в Геленджик перебрались, там переждали. Немцы его хоть и будут изредка бомбить, но до города не дойдут. Будет лучше, если вы туда уедете.

– Я не могу оставить станицу, – нахмурилась матушка.

– Конезавода же нет, десять кляч прислали и думают, что мы племенных разводить будем. Спасать нужно только станичников. Объясни им, что скоро здесь будут немцы.

Насчёт конезавода ситуация сложилась довольно странная. Ещё в декабре, когда шла битва под Москвой, в станицу прибыли военные, и с ними представитель тех, кто курировал наш конезавод. Забрали всех коней, что племенных, что молодняк. Остались только личные лошади, и то клячи, остальных всех мобилизовали. Как матушка ни боролась, забрали всё, оружием грозили. Если бы я на рыбалке не был, пригнал бы танк, и мы бы глянули, у кого ствол больше. Ур-роды.

А через неделю в станицу нагрянула комиссия, посмотреть, как мы выводим коней. Такой скандал был: мол, куда племенных дели? В результате кто крайним оказался? Матушка, что отдала: племенных отдавать везде запрет был. А тому хмырю из весомой организации ничего не было. Да, ничего, но у него вдруг дом в Краснодаре сгорел и машину его служебную угнали. И кто бы это мог быть?

Статью матери не пришили: она тогда справку от хмыря и военных потребовала, прикрылась ею. Но с должности председателя её сняли, им стал однорукий станичник, недавно вернувшийся из госпиталя. В январе он принял должность, а мать снова стала бригадиром. Новый председатель смог выбить обратно несколько лошадей, вот с ними и работали, но это не тот материал, результат в лучшем случае лет через пять будет.

Кстати, ответственность за пахоту и посевную была возложена на мать, а выдали всего двух лошадей с плугами. Были и ещё плуги, но там хоть сами впрягайтесь. Вот матушка и вспомнила, что я трактор обещал с плугом и сеялкой.

Я работал ночами, а то днём налетят, отберут технику. Так я вспахал все поля, что числились за нашим колхозом. Также ночью часть полей засеяли пшеницей, остальное – картошкой и разными овощами. Там уже мать командовала, её бригада сеяла. Посевного материала едва хватило.

Председатель потом бегал, выяснял: видно же, что трактор работал, следы не скроешь. Мать говорила, что арендовала трактор у военных, они и дали, а потом забрали. Оказалось, председатель договорился с соседями, что поможет: ему уже доложили, что на его полях трактор работает. Не получилось. Мать он недолюбливал, впрочем, как и она его.

– Скажут, панику поднимаю, – вздохнула матушка.

– Предупредить всё равно нужно, чтобы хотя бы детей по родственникам отправили.

На следующий день она всё же поговорила со станичниками. Но председатель обругал мать при всех и запретил кому бы то ни было покидать станицу. Кстати, он имел на это право: кто уйдёт, может по статье загреметь. Среди жителей поднялось недовольство, у нас бабёнки боевые, председатель от них в здании правления конезавода спрятался. Старики только посмеивались: быстро бегает. Вышел, когда все успокоились. Не сильно его и потрепали, вырвался и смог сбежать.

Потом пришло время сбора урожая, этим и занялись, отвлеклись. А к нам дед приехал, один, верхом. В прошлом году он приезжал осенью, с внуком четырнадцати лет, моим двоюродным братом.

Дед стал помогать нам со сбором урожая, и мы с ним пообщались на предмет прорыва немцев. Про Ростов он уже знал, да и слухи ходить начали, что немцы в нашу сторону идут. Дед решил остаться у нас до конца августа, глянуть, что будет.

О приближающихся немцах мы узнали от водителя полуторки. Суматошно виляя, он проскочил станицу, только на миг остановившись у колодца, чтобы попить да добавить воды в радиатор: мотор кипел. Он и сказал, что немцы находятся всего в нескольких километрах от станицы и даже обстреляли его по дороге.

Вот тут-то и началась паника. Я готовил к вывозу вещи, самое важное, включая документы. Коня и повозки у нас не было, дед предоставил нам своего коня. Я быстро посетил погреб и хранилище, прибрал весь урожай, который уже успели закатать в банки в виде варенья