Бегемот - Скотт Вестерфельд

— Фольгер говорит, сам Папа поручится за меня, если только я буду держать это письмо в тайне до тех пор, пока не уйдет из жизни мой двоюродный дед. А императору на той неделе стукнуло восемьдесят четыре. Он со дня на день преставиться может.

— Святые силы. Неудивительно, что германцы из кожи вон лезут, чтобы тебя изловить!

— Что правда, то правда. Дело принимает нешуточный оборот. — Алек опять посмотрел на футляр. — Вот для того мы сюда и пришли. И поэтому я согласен пустить отцовское золото на подготовку революции. То, что мы здесь делаем, способно изменить все.

Дилан перестал расхаживать по комнате и стоял, сжав кулаки, словно борясь с каким-то чувством.

— Спасибо, что ты доверяешь мне, Алек, — сказал он, глядя в пол. — А вот я доверял тебе не всегда. В смысле, не во всем.

Алек, поднявшись с кресла, подошел и положил другу руки на плечи.

— Ты знаешь, что можешь мне доверять, Дилан.

— Да, знаю. И поэтому хотел бы тебе кое-что открыть. Только поклянись, что никому не расскажешь — ни Лилит, ни комитету, ни одной живой душе.

— Я никогда не выдам твоих секретов, Дилан.

Его товарищ медленно кивнул.

— Только он будет, пожалуй, покруче остальных.

Он снова нерешительно смолк. Пауза затягивалась.

— Это, должно быть, как-то связано с твоим заданием здесь? Я прав?

Дилан с облегчением, но в то же время как-то разочарованно вздохнул.

— Ну да. Наверное. Наш отряд был послан на диверсию: уничтожить в проливе сети от морских чудовищ. Это изначально входило в план доктора Барлоу.

— Но твоих людей схватили.

Дилан покачал головой.

— Людей схватили, но с задачей мы справились. Прямо сейчас сети поедаются крохотными живыми организмами, причем это происходит столь незаметно, что османы спохватятся лишь тогда, когда будет уже поздно.

— Выходит, вы, британцы, не ждете, пока султан вступит в войну. Вы сами нанесете первый удар.

— Ну да, через три недели. Доктор Барлоу говорит, сети к той поре превратятся в лохмотья. В ночь следующего новолуния «Левиафан» вернется и проведет в пролив некоего нового монстра. Его можно назвать спутником «Османа», того корабля, что лорд Черчилль похитил у султана. Называется это создание бегемотом, и он просто невиданного размера, так что дни германских броненосцев сочтены.

Алек сильнее сжал в кулаке папский свиток. Германские броненосцы были самым крепким орешком. Однако сообщение Дилана о плывущем сюда монстре в корне меняло ситуацию.

— Как раз то, что надо! Дилан, мы обязаны рассказать об этом комитету!

— Ни в коем случае, — категорично возразил тот. — Завену и его семье я доверяю, но в комитете сотни людей. А вдруг один из них — шпион жестянщиков? Если германцы узнают, что «Левиафан» держит сюда курс, «Гебен» сможет подкараулить его и атаковать своей пушкой Теслы!

— А, ну да. — Алека передернуло, стоило вспомнить, как его самого ударило электрическим разрядом. — Ну а как насчет плана Завена? Он готов повести шагоходы с перечными бомбометами. Клопп говорит, это дурость.

— Дурость и есть, — согласился Дилан. — Только не говори этого Завену! Если они ударят в ночь новолуния, «Гебен» пойдет ко дну прежде, чем они до него доберутся!

Алек неспешно кивнул, обдумывая сказанное. В сражении за город султан бросит свои шагоходы на улицы, надеясь, что его дворец защитят германские боевые корабли. Но если броненосцы окажутся уничтожены, революцию удастся успешно осуществить буквально за одну ночь. Сколько это жизней сбережет — тысячи!

Конечно, для атаки под покровом ночи надо будет обучить людей комитета водить шагоходы в темноте. Он уже изложил эти аргументы Лилит, и та довольно быстро с ним согласилась. В случае чего это даст повстанцам дополнительное преимущество.

— Надо, чтобы Клопп признал, что перечная бомбардировка «Гебена» — дело не совсем безнадежное. Он поворчит немного, но сделает, как я ему скажу. Только вот как заставить комитет назначить выступление именно на нужную нам ночь?

— А пусть Клопп скажет, что на броненосцы лучше всего нападать в темное время суток, — пожав плечами, сказал Дилан. — И заодно намекнем, что девятнадцатого сентября как раз новолуние, а там пусть сами решают.

Алек задорно улыбнулся.

— А уж своим-то могучим обаянием ты сумеешь добиться от Лилит, чтобы она провела перед отцом нашу линию!

Дилан, страдальчески закатив глаза, опять зарделся, как юная девушка.

— Кстати, о секретах: надеюсь, ты не разболтаешь Лилит о другой части нашего разговора? Это может здорово все усложнить.

Эх, Дилан, Дилан. Говорят, дарвинисты все, что касается биологии, называют своими именами, без обиняков, вплоть до самых интимных вещей. А этот, гляди-ка, краснеет — не солдат, а чисто школьник. Смех, да и только.

— Я же сказал: у меня как в сейфе.

— Вот и хорошо. — Дилан застенчиво посмотрел на него. — А… ты точно уверен, что ей нравлюсь я, а не ты?

Алек даже рассмеялся.

— Абсолютно. И еще: даже если б мы друг другу приглянулись, мне пришлось бы держаться от нее подальше.

— То есть как?

— Неужто не понимаешь? Лилит — из простых, не сравнить даже с моей матерью. — Алек поднял футляр со свитком. — Я рос, даже не представляя, что подобное может когда-нибудь случиться, и знать не знал, что все так обернется. И всегда думал, как бы всем было легче, если б я вообще не рождался на свет. Своим детям я такой судьбы не желаю.

Дилан печально поглядел на футляр с папским письмом.

— Да, непросто, наверное, быть принцем.

— Теперь уже проще — благодаря вот кому. — Алек снова сжал плечо своему единственному настоящему другу, который знал теперь его последний секрет. — А сейчас давай шевелиться. У нас революция на носу, а мы тут сидим.

Лилит открыла дверь с довольно мрачным видом.

— Что вы так долго? Я уже думала, с вами что-то случилось.

— Да мы там подискутировали немного, — Алек подмигнул Дилану и показал футляр свитка, — но зато нашли это.

Лилит странно посмотрела на них; под ее взглядом Дилан смущенно отвернулся и первым двинулся к черному ходу. Алек, с учтивым жестом пропустив перед собой Лилит, пошел замыкающим.

На лестнице чувствовалось, как вокруг постепенно пробуждается отель: с шипением пускали пар машины лифтов, нагнетая давление под утреннюю нагрузку; снизу уже доносилось деловитое позвякивание посуды.

Дилан, остановившись, предостерегающе поднял руку.

— Повара на кухне. Туда нам уже нельзя.

— Тогда вперед, через вестибюль, — на ходу сориентировалась Лилит. — Если твое письмо никто не нашел, значит, и германских шпиков там быть не должно.