Противостояние - Стивен Кинг

– Я понял. Но мне это не нравится.

– Если б понравилось, я бы счел тебя чокнутым. – Девинс положил руки на стол, наклонился к Ллойду. – Значит, так. Ты сказал мне и полиции, что ты… э-э-э… – Он взял из стопки бумаг несколько листков, сцепленных степлером, просмотрел их. – Ага, вот оно: «Я никого не убивал. Всех убил Тычок. Это была его идея, а не моя. Тычок был чокнутый, и, по-моему, миру сильно повезло, что он подох».

– Да, так оно и есть. Ну и что? – опасливо спросил Ллойд.

– А вот что, – проворковал Девинс. – Из этого следует, что ты боялся Тычка Фримана. Ты его боялся?

– Ну, не то чтобы…

– Если на то пошло, ты боялся, что он тебя убьет.

– Не думаю…

– Боялся до ужаса. Поверь в это, Сильвестр. Просто срал кирпичами.

Ллойд нахмурился. Он напоминал старательного ученика, который никак не может ухватить смысл услышанного.

– Не позволяй мне направлять тебя, Ллойд, – покачал головой Девинс. – Я не хочу этого. Тебе может показаться, что я пытаюсь представить дело так, будто Тычок все время был под действием наркотиков…

– Но он действительно торчал! Мы оба торчали!

– Нет. Ты не торчал, только он. А обкурившись, он становился безумным…

– Истинная правда. – В памяти Ллойда призрак Тычка весело завопил: «Хоп! Хоп!» – и выстрелил в женщину, стоявшую у стеллажа в магазине в Бурраке.

– И он несколько раз наставлял на тебя пистолет…

– Нет, он никогда…

– Наставлял. Грозил, что убьет тебя, если ты не будешь ему помогать.

– Ну, у меня был автомат…

– Я уверен, – Девинс пристально смотрел на Ллойда, – что ты вспомнишь, если хорошенько пороешься в памяти, как Тычок говорил тебе, что автомат заряжен холостыми. Вспоминаешь?

– Ну, когда ты об этом упомянул…

– И именно ты удивился больше всех на свете, когда он начал стрелять настоящими пулями, верно?

– Точно. – Ллойд энергично кивнул. – Меня чуть удар не хватил.

– И ты уже собирался направить автомат на Тычка Фримана, когда его пристрелили, избавив тебя от этой необходимости.

Ллойд посмотрел на адвоката с зарождающейся в глазах надеждой.

– Мистер Девинс, – голос Ллойда звучал очень искренне, – именно так все и было.

В то утро, только позже, Ллойд стоял во дворе для прогулок, наблюдал за игрой в софтбол и размышлял насчет того, что сказал Девинс, когда к нему подошел здоровяк заключенный по имени Мазерс и ухватил за воротник. Голову Мазерс брил наголо, как Телли Савалас, и она зловеще блестела в горячем воздухе пустыни.

– Подожди, подожди! – заверещал Ллойд. – Адвокат пересчитал все мои зубы. Их семнадцать. И если ты…

– Да, Шокли так и сказал, – кивнул Мазерс. – Поэтому он велел мне…

Колено Мазерса поднялось и врезалось в промежность Ллойда. Его пронзила ослепляющая боль, такая мучительная, что он не мог даже вскрикнуть. Ллойд рухнул на землю, держась за причинное место. Мир застлал красный туман агонии.

Через какое-то время – кто знал, сколько его утекло? – он смог посмотреть вверх. Мазерс по-прежнему не отрывал от него глаз, выбритая голова все так же блестела. Охранники таращились куда угодно, только не на них. Ллойд застонал и шевельнулся. По его щекам покатились слезы, нижнюю часть живота, казалось, залили расплавленным свинцом.

– Ничего личного, – совершенно искренне сказал Мазерс. – Только бизнес, ты понимаешь. Я надеюсь, ты вывернешься. Этот закон Маркэма – просто жуть.

Широкими шагами он отошел, и Ллойд увидел охранника, прежде стоявшего у двери, за которой сидел адвокат, а теперь – возле поручня разгрузочной платформы на противоположной стороне двора для прогулок. Засунув большие пальцы за кожаный ремень, он широко улыбался, глядя на лежащего на земле Ллойда. А когда заметил, что Ллойд смотрит на него, поднял обе руки с оттопыренными средними пальцами. Мазерс подошел к платформе, и охранник бросил ему пачку сигарет «Тейритон». Мазерс положил пачку в нагрудный карман, отсалютовал и ушел. Ллойд по-прежнему лежал на земле, подтянув колени к груди, а в голове вертелись слова Девинса: «Это жестокий мир, Ллойд, это жестокий мир».

Чистая правда.

Ник Эндрос отдернул занавеску и выглянул на улицу. Отсюда, со второго этажа дома, который раньше принадлежал Джону Бейкеру, слева был виден деловой центр Шойо, а справа – шоссе 63, выходящее из города. Главная улица пустовала. Окна всех деловых заведений закрывали жалюзи. Посреди дороги сидела собака. Бока ее раздувались, белая пена капала с морды на раскаленную мостовую. В ливневой канаве лежал труп еще одной собаки.

Женщина за его спиной низко и протяжно застонала, но Ник ее не услышал. Он задернул занавеску, потер глаза, повернулся, а потом подошел к проснувшейся женщине. Джейн Бейкер лежала, заваленная одеялами, потому что пару часов назад ее начал бить озноб. Теперь по лицу женщины струился пот, она скинула одеяла, и Ник в смущении заметил, что в некоторых местах ее тонкая ночная рубашка насквозь промокла и стала прозрачной. Но Джейн его не видела, и он сомневался, что в данной ситуации ее частичная нагота имела какое-то значение. Она умирала.

– Джонни, принеси тазик. Я думаю, меня сейчас вырвет! – закричала она.

Он вытащил тазик из-под кровати и поставил рядом с Джейн, но она дернулась, и посудина упала на пол с глухим грохотом, которого Ник не услышал. Просто подобрал тазик и держал в руках, наблюдая за женщиной.

– Джонни! – вскрикнула она. – Не могу найти коробку с иголками и нитками! Ее нет в шкафу!

Ник налил стакан воды из кувшина, который стоял на прикроватной тумбочке, и поднес к ее губам, но Джейн вновь дернулась и едва не выбила стакан из его руки. Он поставил стакан на тумбочку, чтобы взять, когда она чуть успокоится.

Никогда еще ему не приходилось так горько сожалеть о своей немоте, как в последние два дня. Ник пришел в дом Бейкеров двадцать третьего июня, и Брейсман, методистский священник, сидел у Джейн. Читал с ней Библию в гостиной, но чувствовалось, что он нервничает и ему не терпится уйти. Ник понимал почему. Жар придал ее внешности какое-то розовое, девичье свечение, которое никак не вязалось с ее горем. Возможно, священник боялся, что она начнет к нему приставать. А скорее всего ему просто не терпелось забрать семью и уйти через поля. В маленьком городке новости распространялись быстро, и многие уже решили, что в Шойо им делать нечего.

После того как Брейсман ушел, примерно сорок восемь часов назад, все превратилось в какой-то кошмар наяву. Миссис Бейкер стало хуже, настолько хуже, что Ник испугался, как бы она не умерла еще до захода солнца.

К тому же он не мог быть с ней постоянно. Он сходил на стоянку для грузовиков и принес заключенным ленч, но Винс Хоган есть уже не мог. Только лежал в забытьи и бредил. Майк Чайлдресс и Билли Уорнер хотели, чтобы их выпустили, но Ник не мог заставить себя сделать это. Не потому, что боялся – едва ли они стали бы терять время, мстя за свои обиды. Они поспешили бы сбежать из Шойо вместе с остальными. Нет, ему мешало чувство ответственности. Он дал обещание человеку, который уже умер. Наверняка рано или поздно дорожная полиция штата взяла бы дело в свои руки и забрала их отсюда.