Черная камея - Энн Райс

Проверяя, насколько тверда под ногами почва, я пошел вперед,через некоторое время понял, что карабкаюсь на холм, и в конце концов достиграсчищенного участка – очень большой поляны в окружении огромных кипарисов. Мнедаже показалось, будто кипарисы и создали эту поляну, устлав ее своимиотвратительными, ползущими во все стороны корнями.

В центре пустого пространства стоял дом, вознесенныйбревенчатым фундаментом на шесть-восемь футов над землей. Двухэтажнаяконструкция казалась круглой, будто соединительные арки поставили друг на другапо мере уменьшения, так что все сооружение напоминало двухслойный свадебныйторт. Это впечатление усиливалось куполом, венчавшим все здание.

От земли до парадного входа вела крепкая деревяннаялестница, а над входом висела прямоугольная табличка с глубоко вырезанными ивполне различимыми буквами:

"СОБСТВЕННОСТЬ МАНФРЕДА БЛЭКВУДА. ВХОД ВОСПРЕЩЕН".

Едва ли когда-либо еще в своей жизни я ощущал в душе такоеликование. Это был мой дом, это был мой остров. Я нашел то, что другие считаливсего лишь легендой, и все вокруг отныне принадлежало мне. Я нашелдоказательство истинности легенды о Манфреде. Я увидел то, чего никогда невидел Уильям, чего никогда не видел Гравье, чего никогда не видел Папашка. Яздесь!

В жарком бреду я оглядел здание, почти неспособный здраворассуждать, даже забыв о мольбе Ревекки, как и о глубоко засевшей внутри моейголовы боли.

Пчелиный гул, шелест огромных пальмовых листьев, тихоепоскрипывание гравия под ногами – все эти звуки мягко окутали меня, заворожилисвоим волшебством, словно я ступил в рай, предназначенный для другойчеловеческой судьбы.

Я также смутно сознавал, нужно сказать, невольно сознавал,что, хотя древние деревья, возможно, и создали эту поляну, она не моглаоставаться свободной от растительности сама по себе. Болото давным-давно бы еепоглотило. Но на эту территорию посягала лишь дикая ежевика да зловреднаявысокомерная глициния, заглушившая собой всю поросль справа от дома, а позадинего дотянувшаяся аж до самой крыши. Но кто-то здесь жил. Может быть. А может,и нет. Мысль о чьем-то незаконном вселении в нарушение права собственностипривела меня в ярость, и я пожалел, что не захватил с собою пистолета. Нужнобудет обязательно взять огнестрельное оружие, когда вернусь сюда в следующийраз. Впрочем, все зависело от того, что обнаружится в доме.

Тем временем позади дома я увидел еще одно сооружение, напервый взгляд очень массивное и прочное. Оно было наполовину скрыто глицинией.Солнце, искрясь, отражалось от оставшейся свободной поверхности, ослепляя глазадаже сквозь искривленные стволы тощего молодняка.

Именно туда я для начала и направился, с большой неохотойпройдя мимо лестницы в дом с твердым намерением узнать, что за массивная штукапривлекла мое внимание.

Для себя я мог найти только одно объяснение: это какое-тонадгробие. Четырехугольное по форме, с меня высотой, оно, видимо, быловыполнено из гранита, если не считать вставленных со всех четырех сторонпанелей, которые, как мне показалось, были из золота. Из чистейшего золота.

Я постарался очистить сооружение от плетей глицинии.

На металле были вырезаны греческие фигуры похороннойпроцессии, переходившей с одной панели на другую, охватывая кольцом всюконструкцию, у которой не было ни фасада, ни задней стороны, ни дверцы.

Я, наверное, обошел сооружение раз десять, проводя руками пофигурам, робко касаясь изумительно тонких профилей и складок одежды, и в концеконцов пришел к выводу, что стиль изображения скорее римский, чем греческий,поскольку изображенные люди – стройные фигуры, распределенные по несколькимгруппам, – не были идеализированными, какими сделали бы их греки. На какую-тосекунду мне показалось, будто вся композиция относится к эпохе прерафаэлитов,но в этом я не был уверен.

Скажу просто: фигуры были классическими и процессия –бесконечной. Некоторые ее участники, казалось, плакали, а другие рвали на себеволосы, но ни гроба, ни покойника я не увидел.

Внимательно все осмотрев, я попытался вскрыть сооружение, нобезуспешно. Золотые панели – к этому времени я уверился, что онизолотые, – оказались прочно вделанными в гранитные столбы по четырем угламконструкции. И гранитная крыша, остроконечная, какие часто встречаются нановоорлеанских надгробиях, была закреплена намертво.

Чтобы окончательно убедиться, что панели золотые, я выбралкраешек одной из них у соединения с гранитом и поскреб охотничьим ножом. Подверхним слоем не было другого металла, а само золото оказалось мягким. Да, этобыло золото, много золота. Открытие меня совершенно огорошило. Сооружениепоражало своей величавостью, красотой, монументальностью. Но кому был возведенэтот памятник? Не могла же это быть могила Ревекки!

Конечно, здесь не обошлось без Безумца Манфреда. Это вполнесоответствовало байроническому образу создателя Блэквуд-Мэнор, его неуемнойфантазии. Никто другой не стал бы забираться так далеко и строить золотоенадгробие. А с другой стороны, разве это мог быть мавзолей Безумца Манфреда?Кто же тогда его воздвиг?

Мой мозг не выдерживал обилия вопросов.

Безумцу Манфреду было за восемьдесят, когда он написал своезавещание. Я видел собственными глазами дату под документом. А на болото онсбежал в восемьдесят четыре.

Кто или что ожидало его на этом острове? Разумеется, нанадгробии, если я правильно угадал, что именно передо мной, не было ни имени,ни даты, ни какой-либо надписи. Как это все-таки странно... Кто-то соорудилмавзолей из чистого золота и никак не определил его принадлежность.

Я решил зайти в дом позже, не торопиться. Для начала обошелостров. Он оказался не очень большим. Значительная часть его берегов быланедоступна из-за кипарисовых деревьев – таких огромных я еще не видел. Между ними,там, куда кое-как проникал свет, росли дикая нисса и яйцевидный эвкалипт,создавая непреодолимый барьер, а справа от того места, где я высадился наберег, виднелись заросли черного дуба, граба и глицинии, которую я ужеописывал.

Фактически на берег можно было высадиться только на томмаленьком участке, где я это и сделал. Какая удача! Сплошное везение! А можетбыть, мне помогли какие-то другие силы?

Было очень тихо, если не считать монотонного гула пчел ипульсирующего дыхания самих болот.

"Гоблин", – позвал я, но он не ответил, апотом я почувствовал, как он проскользнул мимо и мягко, словно котенок,коснулся моей шеи.

"Здесь плохо, Квинн. Ступай домой. Там о тебебеспокоятся", – зазвучал в голове его голос.

Я не сомневался в его правоте, но не желал ему подчиняться.

"Что это за место, Гоблин? Почему ты сказал, что оноплохое?" – спросил я.