Мечтатели Бродвея. Том 1. Ужин с Кэри Грантом - Малика Ферджух

Джослин завертел шеей. Старая лиса видела его насквозь. Галстук покойного Финлейсона огнем жег ему адамово яблоко.

Северио Эрколано понюхал колоду карт и принялся тасовать их с головокружительной быстротой. Между его виртуозными пальцами, в движениях которых не осталось ничего томного, карты шелестели, как крылья голубей, схлопывались уголками со звуками поцелуев. Этому типу на пианино бы играть, мысленно отметил Джослин, закусив губу. Его стоило остерегаться.

Первую партию выиграл Силас. Вторую Эрколано.

– Вы умеете играть на пианино? – ни с того ни с сего спросил Джослин итальянца в конце очередной партии.

Партии следовали одна за другой уже второй час. Джослин всё время проигрывал. У него осталось только три шоколадки, две красных и синяя. Пятьдесят долларов. Северио, раздавая прикуп, ласково улыбнулся ему.

– Две дамы. Валет на короля. Я играю только O sole mio на концертине моей бабушки Джельсомины. Мир праху твоему, Nonna. Десятка, флеш.

Силас усмехнулся себе под нос. Вдруг дверь комнаты, бесшумно скользнув, открылась. Появился № 5, а за ним маячила фигурка в синем свитерке. Джослин, сидевший лицом к двери, первым увидел, как они засеменили к столу.

– Огден! – воскликнул он полушепотом. – Откуда ты взялся?

– Виу шапаю, – залопотал мальчик, дернув собаку за ухо.

– Что ты здесь делаешь, малыш? – всполошилась, обернувшись, Истер Уитти. – Тебе давно пора спать!

– Несовершеннолетние в игорные дома не допускаются! – фыркнула Артемисия и, ворча, загасила сигариллу.

– Я тоже несовершеннолетний, – напомнил Джослин.

Истер Уитти хотела взять малыша на руки, но он, поелозив по оборкам, скатился, как с горки, на пол.

– Он, верно, улизнул от Черити, – вздохнул Силас. – Продолжим партию?

– Масичон ляля глюкглюк, – сказал Огден, карабкаясь на колено Джослина.

– Глю-ук глю-ук? – повторил Эрколано. – Этот мальчуган может принести нам buona fortuna… или, наоборот, неудачу.

Огден поднял ручонку и сгреб со стола стодолларовую золотую шоколадку, развернул ее и как ни в чем не бывало сунул в рот. Потом, уютно устроившись на руках у Джослина, стал заглядывать в его карты. № 5 тоже, судя по всему, метил на теплое местечко на коленях, но Джослин остановил нашествие, похлопав по тому месту, где, как ему казалось, была голова. Песик покладисто улегся на его правый ботинок. Артемисия закурила новую сигариллу.

– Вы хотите убить ребенка, прокоптив его маленькие легкие? – возмутился Силас.

– Его никто не приглашал, – невозмутимо ответила старуха. – Ты помнишь, Эрко? Покер на Таймс-сквер в 1945-м? В тот день мы ждали, когда светящаяся строка на фасаде «Таймс» сообщит о капитуляции Германии, помнишь? Я повышаю, еще двадцать. Десять тысяч человек стояли, задрав головы, на Таймс-сквер! Мы сыграли пятнадцать партий, чтобы скоротать время.

– Я помню, Митци, – кивнул Эрколано. – Я пас.

– Мы наказали на тридцать долларов того типа, что загримировался под побежденного Гитлера, – продолжала она. – Он нарисовал себе раны красной помадой и забинтовал голову. А потом мы все вместе с ним поднялись на крышу отеля «Астор» и бросали оттуда конфетти.

– Еще двадцать, – сказала Истер Уитти, делая ставку. – А ты, Силас?

– Пас.

– А я, – тоже пустилась в воспоминания Истер Уитти, – лучшую партию в покер сыграла во время беспорядков в 43-м. В Гарлеме. Последнее слово за копами не осталось, нет. У одного, наверно, до сих пор сохранился на правой ляжке отпечаток от моего ящика со свеклой. Вы тоже ставите, мистер Джо?

– А цену на билет в метро нам всё равно в этом году повысили с пяти центов аж до десяти! – проворчал Силас. – Джо? Ты не ответил.

– Я ставлю, – сказал Джослин, надеясь, что его голос не дрожит.

Он сглотнул. В сотый раз заглянул в свои карты, не смея поверить во внезапную удачу. Почти все одной масти. Почти флеш. Знать бы, что там у Артемисии и Истер Уитти… Прикорнув у него на коленях, Огден уже спал. Глю-ук, подумал Джослин. Buona fortuna. Не подведи, Огден, ну пожалуйста.

– Но самую лучшую партию, – снова заговорила Артемисия, – мы сыграли против тех нацистов на 86-й улице. Ты помнишь, Эрко? Как мы их разгромили с твоими друзьями-сицилийцами из Хобокена?

– Я помню, Митци.

Она закурила новую сигариллу, прикрыв глаза-угли.

– В октябре 39-го. Через месяц после того, как френчи и инглиши объявили войну, фашисты из Бунда маршировали по 86-й Восточной! Флаги, свастики, а шуму-то, шуму! Они выезжали в летние арийские лагеря в Коннектикут, устраивали митинги в казино Йорквилла. А уж что учинили в Мэдисон-сквер-гарден в феврале… Я еще повышаю. Двадцать. Ты помнишь, Эрко?

– Я помню, Митци.

– Как бишь его звали, их вождя? Того, что был рабочим на конвейере у Форда и вдруг стал в одночасье представителем фюрера в Нью-Йорке? Еще одну, Эрко.

– Семерка на даму. Кюн, Фриц Кюн. Пара девяток. Его звали Фриц Кюн. По вечерам он тайком ходил слушать музыку вырожденцев в Свинг-клуб. Валет, стрит-флеш.

– А вы что делаете, Little Джо? – ласково прошелестела Артемисия, устремив на него глаза, точно фары.

За картами и дымом сигариллы ему была видна только зелень ее поблескивающих радужек.

– Я думаю, – ответил Джослин ровным голосом.

От банта покойного Финлейсона Мерла подбородок уже горел огнем. Он оттянул пальцем воротник. Шея взмокла. У него был стрит-флеш. Непостижимо. Он едва сдерживался, чтобы не ущипнуть себя. Догадалась ли Артемисия? Огден, пригревшись у его живота, тихонько похрапывал и пускал слюни.

– Этим мерзавцам сам черт был не брат. Магазин на 92-й Восточной, – продолжала она. – «Майн кампф» в витрине. Нацистские нарукавные повязки. Вся их атрибутика в свободной продаже. Здесь! В Америке! Свастика на свастике. Мы всё еще думаем, Little Джо?

Джослин решительно подвинул все свои шоколадки на середину стола. Истер Уитти присвистнула.

– Круто берете. С чего же вы вдруг так осмелели?

Он взмолился про себя, чтобы у нее не оказалось короля, а у Артемисии треф. Взмолился, чтобы не проснулся Огден.

– Хорошее было время, а, Эрко? Мы вываливали мусорные баки перед их лавочкой. Отвечаю на пятьдесят малышу Джо.

– Да, Митци. Хорошее время. Если ты выйдешь за меня, обещаю тебе время еще лучше. Я познакомлю тебя с Луисом Б. Майером, ты станешь королевой Голливуда.

– А-а-ах… Если бы в мужчинах было ума, как в кабошоне алмаза! – отозвалась Артемисия, хрюкнув (возможно, это был смех). – Не говори глупостей, Эрко… Я только об одном жалею в моем прошлом – слишком оно было долгим. Повышаю.

Джослин даже залюбовался ею: надо уметь блефовать с таким хладнокровием и апломбом. А она блефовала, в этом он был почти уверен. Дым сигариллы повалил клубами.