Четвертая рука - Джон Ирвинг

Из мобильника, прижатого к уху, доносились бесконечные гудки. Уоллингфорд собирался позвонить к себе домой; он хотел поговорить с Энжи или оставить ей сообщение на автоответчике. Ему хотелось сказать ей, как ему было с нею хорошо, какая она необыкновенная, добрая, искренняя… Что-то вроде: «в другой бы жизни…» Но так и не набрал номер — слишком уж эта девочка была к нему добра, и он не рискнул еще раз услышать ее голос. (Впрочем, полная глупость называть «необыкновенной, доброй и искренней» девицу, с которой провел всего одну ночь!)

И он позвонил Мэри Шаннахан. В голове звенело от длинных гудков, он уже подумывал, какое сообщение оставить на автоответчике, когда Мэри наконец сняла трубку.

— Это только ты можешь сейчас звонить, засранец! — сказала она.

— Мэри, мы ведь с тобой не женаты, мы даже не встречаемся постоянно. Так что имей в виду: я не намерен меняться с тобой квартирами.

— Тебе было хорошо со мной, Пат?

— Ты мне слишком многого не сказала! — возразил Уоллингфорд.

— Ну и что? Бизнес есть бизнес.

— Понятно… — протянул он. В трубке слышался какой-то отдаленный гул — словно эхо пустоты; такой гул иногда бывает во время звонков за океан. — Полагаю, сейчас не самое удобное время просить тебя заключить со мной новый контракт? Ты что-то говорила про пять лет…

— Мы обсудим это после твоего уик-энда в Висконсине, — ответила Мэри. — По-моему, три года — срок более реальный.

— И еще… ну, как ты там говорила? Мне надо будет постепенно выбираться из кресла ведущего? Так? Ты ведь это предлагала?

— Если хочешь получить новый, продленный контракт — то да. И это единственный путь.

— Честно говоря, я не помню ни одной беременной ведущей, — заметил Уоллингфорд. — Скажи, ты видела, чтобы хоть раз новости вела беременная? Хотя, может, и получится. Ты ведь, насколько я понимаю, хочешь попробовать? И предоставить телезрителям возможность понаблюдать, как ты становишься все толще и толще? Тут же, конечно, появятся соответствующие милые комментарии и пара-тройка фотографий в профиль. Да и отпуск по беременности и родам тебе стоит взять покороче и доказать всем, что родить ребенка, работая в таком гадюшнике, для тебя не проблема. А после краткого перерыва, не больше обычного отпуска, ты опять предстанешь на экране почти такая же стройная и прекрасная, как сейчас.

После этого в трубке надолго воцарился тот трансокеанский гул — точно отзвук разделявшей их пустоты. «Все это очень похоже на наши отношения с Мэрилин», — подумал Уоллингфорд.

— Ну что, теперь я правильно понял, что «бизнес есть бизнес»? — спросил он. — Правильно?

— А ведь я тебя любила, — сказала Мэри и повесила трубку.

Уоллингфорда порадовало, что хотя бы один этап их официальных отношений остался позади. Уж теперь он что-нибудь придумает и добьется того, чтобы его уволили — причем именно тогда, когда захочет он сам! Даже если он последует плану, предложенному Мэри, уж она-то в последнюю очередь узнает, когда именно он задумал свалить. Если она беременна, то ребенка он не бросит, станет заботиться и об этом малыше — разумеется, если Мэри предоставит ему такую возможность. Но, так или иначе, одурачить его ей больше не удастся.

Ну а сам-то он кого пытается одурачить? Раз уж позволил женщине завести от тебя ребенка, так тебя непременно будут обманывать. Он ведь всегда недооценивал Мэри Шаннахан. Она сумеет придумать не одну сотню способов, чтобы обвести его вокруг пальца.

И все же Уоллингфорд начинал понимать, что изменилось за последнее время в нем самом: он больше не был уступчивым и безвольным. Возможно, он стал, хотя бы отчасти, другим, новым Патриком Уол-лингфордом. Ледяной тон Мэри Шаннахан лишь придал ему уверенности в себе: его шансы на увольнение ощутимо возросли.

По дороге в аэропорт Патрик успел заглянуть в газету, взятую у таксиста, — его интересовал прогноз погоды. Прогноз для Висконсина был благоприятный: тепло и ясно. Что ж, доброе предзнаменование.

Миссис Клаузен слегка беспокоилась насчет погоды: им предстояло лететь на север в маленьком самолетике типа «Амфибия». Она именовала его «гидроплан». Залив Грин-Бей и сам был частью озера Мичиган, но то место, куда они направлялись, находилось примерно на полпути между озером Мичиган и озером Верхним, ближе к полуострову Верхнему — северной части штата Мичиган.

Поскольку Уоллингфорд не мог попасть в Грин-Бей раньше субботы, а в понедельник ему надо было уже быть в Нью-Йорке, Дорис решила, что они полетят на самолете — ехать на машине было бы слишком долго, а так получится целых два дня и две ночи в комнате над лодочным сараем.

Летая до Грин-Бея, Патрик уже успел попробовать два разных рейса через Чикаго и один через Детройт; на этот раз он выбрал рейс с пересадкой в Цинциннати. Сидя в зале ожидания (вот-вот должны были объявить посадку), он на мгновение испытал чувство, знакомое каждому ньюйоркцу: зачем, спрашивается, такой толпе народу понадобилось лететь в субботний день в Цинциннати?

Для него самого это лишь пересадочный пункт, первый из двух на его пути. Но чем может привлекать этот город всех остальных людей? Патрику Уоллинг-форду не приходило в голову, что другим пассажирам — расскажи он им, почему он затеял свою поездку, — колдовские чары миссис Клаузен показались бы самым фантастическим предлогом, какой только можно вообразить.

Гидросамолет резко вошел в вираж и накренился на одно крыло. Дорис закрыла глаза, а Патрик, наоборот, широко их открыл, боясь пропустить эти минуты — крутой спуск к маленькому, темному озеру. Даже если б ему пообещали новую левую руку, способную долго ему прослужить, он не стал бы зажмуриваться или отворачиваться от проносящихся за иллюминатором темно-зеленых деревьев и внезапно накренившейся линии горизонта. Одно крыло самолета было направлено прямо на озеро, и в иллюминаторе с той стороны виднелась быстро приближавшаяся вода.

При заходе на посадку под таким углом поплавки гидроплана вздрогнули, да и сам самолет сильно тряхнуло. Миссис Клаузен тут же прижала маленького Отго к груди, от резкого движения малыш испугался и заплакал. Через секунду пилот выровнял машину, и самолетик мягко скользнул по поверхности покрытого рябью озера. Мимо неслись темные островерхие ели, а сосны стояли сплошной зеленой стеной, высились, как нефритовая гора, заслоняя синеву неба.

Дорис наконец вздохнула с облегчением, а Уоллингфорд и вовсе не испугался. Хотя никогда прежде не бывал на этом северном озере и никогда не летал на гидросамолете, но и вода, и берега озера, и то, что мелькнуло в иллюминаторе во время спуска и приводнения, было ему знакомо, как сон, навеянный темно-синей капсулой. Годы, минувшие с тех пор, как он впервые потерял руку, казались ему короче одного-единственного сна; все эти годы он страстно мечтал о том, чтобы сон стал явью. И вот наконец мечта его сбылась: они приземлились прямо в тот сон!