Тайны ветра. Книга 1. Маяк чудес - Нелли Мартова

– В первый раз всегда так, – произнес тот же голос за спиной.

– В первый раз что? – прохрипела я и закашлялась.

Воздух обжигал, как на морозе, каждый вдох причинял боль, напоминая о прошлогоднем бронхите. Кажется, на какое-то время я вообще перестала дышать. А потом зрение пришло в норму. Я увидела свои руки – они все еще сжимали шею девицы в сером халате. В сознание ворвалась новая боль – пальцы свело судорогой. Я с трудом разжала ладони и опустилась на пол, привалившись к стене. Меня накрыло волной облегчения, словно я проснулась посреди страшного сна.

Мир вокруг продолжал жить своей собственной жизнью. Брыкалась и шипела Ра в крепких руках Сергея, а тот смотрел на меня взглядом собаки, ждущей, когда ей бросят палку. Рядом стояла толстая фея (когда она успела войти?), хмурила брови, мяла в руках пожелтевшую программку. Снаружи доносились голоса, где-то хлопали двери, назойливо пищал чей-то мобильник. Казалось, все это понарошку происходит на гигантском экране позади меня. Реальным было только лицо девушки, которая сидела передо мной. Она застыла на месте, дышала ровно и спокойно, словно и не было только что отчаянной борьбы. И я не могла шевельнуться. Мы словно затеяли детскую игру «морская фигура – замри».

Я вдруг поняла, что никогда раньше не смотрела на лица людей по-настоящему, так внимательно, как сейчас. Это было так странно, так захватывающе, словно я впервые в жизни увидела море и никак не могла оторвать от него взгляда. Миндальный цвет ее глаз рассыпался на тысячи оттенков. Вокруг зрачка прыгала неровная рыжая дорожка, расходясь в стороны радугой лучиков, а край радужки обрамляла темная неровная линия, словно его обвели мягким карандашом с обслюнявленным кончиком. В уголке правого глаза растеклось красно-розовое пятнышко – лопнул сосуд. Длинные и пушистые, едва заметно дрожащие ресницы могли бы сделать эти глаза еще выразительнее, если нанести на них тушь. За бровями, похоже, перестали ухаживать совсем недавно – под изящно изогнутой полоской пробивались короткие темные волоски. В уголках рта я разглядела крохотные морщинки, какие бывают у людей, которые часто улыбаются. Теперь они прятались за ненадобностью. На шее остались красные следы от моих пальцев.

«Она стала красивая. Интересно, как выглядит ее радость?» – шепнула мне в ухо Аллегра.

«Хотела бы я знать, как выглядишь ты», – съехидничала я про себя. Аллегра что-то ответила, но я слишком сосредоточилась на лице девушки передо мной, чтобы разобрать ее слова.

Трещинки на губах, едва заметный светлый пушок на подбородке – его только женщины умеют видеть, маленький прыщик возле переносицы. И застывшее выражение – лицо-маска, стоп-кадр, словно у актрисы, которая не знает, какую эмоцию ей нужно дальше изобразить.

Как же ее на самом деле зовут? Я ведь знала… почему-то забыла. Вылетело из головы, осталось только короткое уродливое «Ша», обрубок от настоящего имени.

Имя всплыло в памяти само собой.

И снова щелчок. Выключатель. Цветной ветер стих, а вместо него родилось страстное, нелепое, нежданное желание увидеть, как улыбается Александра, как оживают морщинки в уголках ее рта.

Кристофоро Коломбо, могу поклясться, что она это почувствовала! В ней тут же что-то изменилось. Дио мио, какие у нее были в тот момент глаза! Я не могла оторвать от них взгляда. Они излучали свет, как у человека, который только что вышел из храма после долгой молитвы, в них плясал огонь, как у сбрендившего художника, миндальный цвет радужки стал поразительно насыщенным, и что самое удивительное – в ее глазах играл поток.

Меркабур связал в единое целое троих: меня, Александру и Аллегру, наши дыхания слились в одно – в тот момент нам не нужен был воздух, мы дышали потоком. И я готова была поклясться, что поток сейчас радуется и отплясывает танец вместе с Аллегрой.

Я боялась пошевелиться: если хоть на секунду сейчас отвлекусь, подумаю о чем-то другом, то упущу что-то очень важное, упущу раз и навсегда. Снаружи послышались шаги, фея снова выскользнула за дверь, а Сергей крепче сжал Ра и закрыл ей рот своей широкой ладонью. Та перестала вырываться и только смотрела на меня со злостью.

Александра подняла руку и сняла со своей шеи мнеморик. Внутри меня что-то напряглось. Мне захотелось забрать у нее эту штуку, но я сдержалась. Аллегра подозрительно молчала, и я замерла, внутренне приготовившись к прыжку, как кошка в засаде. Кулон на ладони девушки вдруг шевельнулся, ожил, словно часы с кукушкой, когда большая стрелка касается двенадцати. Зубчатые колесики пришли в движение, я насчитала три тихих щелчка, а потом из нагромождения шестеренок наружу пробился луч света, словно из фонарика.

Александра заговорила, в ее голосе зазвучали незнакомые прежде мягкие, теплые оттенки.

– Вы любите клубнику?

Я молча кивнула и поймала улыбку в миндальных глазах.

– Это было в прошлом году. Он пришел поздно вечером с корзинкой. Не знаю, кто сказал ему мой адрес. Может, никто и не говорил. Иногда люди приходят вот так, сами, их приносит поток. Я не запомнила ни его лица, ни имени, помню только руки, которые держали корзинку, – грубые, широкие ладони пожилого человека, под ногтями грязь, на среднем пальце – глубокая свежая царапина. В те дни у меня было несколько крупных заказов, и мне позарез были нужны деньги: пора было платить за съем квартиры – хозяйка берет на полгода вперед, нужно было починить стиральную машинку, отправить денег родителям. Я сказала, что мне некогда, и хотела захлопнуть дверь. Тогда он снял полотенце, которым была накрыта корзинка. Там лежала клубника. Удивительная клубника – огромные спелые ягоды. А какой они источали аромат! Но самое главное – мне почудилось, что содержимого корзины коснулся Меркабур. «Попробуйте», – предложил он. Я взяла одну ягодку, и вскоре мы уже пили чай на моей кухне. Ничего подобного в жизни не пробовала.

Александра говорила неторопливо, словно мы беседовали с ней в кафе за чашкой кофе. Я закрыла глаза, продолжая удерживать поток. Ее мягкий голос вызывал доверие, хотелось рассказать ей что-то личное – теперь, на волне потока, мне открывалось ее предназначение. Хранительница воспоминаний… Нелегкое это дело – выслушивать и пропускать сквозь себя чужие исповеди. А я еще Аллегрой недовольна! В ответ на эту мысль моя радость довольно хихикнула. Я про себя шикнула на нее и снова сосредоточилась на рассказе Александры.

– Он говорил о своей клубнике, а я слушала так, словно это была самая захватывающая история на свете. Когда он купил участок, то сначала три года готовил почву. Каким-то сложным способом вскапывал ее вдоль и поперек, целую зиму копил банановые шкурки для удобрения, сажал горох, чтобы потом снова перекопать участок. Тщательно отбирал саженцы – почти как в разведку – помещал их в экстремальные условия, держал на холоде, не поливал и оставил только самые живучие. Я слушала его рассказ весь вечер, забыв про свои срочные заказы. Утром он отвез меня на свой участок на старенькой «шестерке». Редко в наше время увидишь что-то подобное. Поле клубники дышало потоком. Каждый кустик был им окутан, каждая ягодка, кроме солнца, тепла и того, что дает земля, день за днем получала глоток вдохновения. Он сказал, что это его лучший урожай. И произнес фразу, от которой по коже у меня побежали мурашки: «Мне сказали, что вы можете законсервировать настоящее». Он просил меня сделать такую открытку, в которой всегда будет это поле, всегда можно будет попробовать душистую ягоду, и ее вкус будет таким же, как сегодня. Его заказ меня обрадовал и огорчил одновременно. Я сказала, что не возьму с него денег – только корзинку ягод. Художники ведь должны помогать друг другу – а он стал настоящим художником, создав свой шедевр – пусть недолговечный, но от этого не менее прекрасный. Мне очень хотелось приступить к заказу – редко, когда тебя просят запечатлеть такую красоту, естественную и божественную одновременно. Но потом я закрутилась… Ягоды мы с сестрой съели за два дня, а я тогда не спала ночами – доделывала несколько срочных выпускных альбомов, потом две поминалки. Такие вещи не откладывают. Как говорится, пока свежа память и живы воспоминания.