Исповедь - Юра Мариненков

и уже через пару секунд вокруг них собрались почти все, кто были здесь, начав разнимать этих не поделивших своё мнение ребят.

Закончилось, правда, это довольно быстро и уже через пару минут они все так же мирно, как и раньше, сидели и стояли на своих местах.

– Василич, ну скажи ты им, что он никак на бритоголового не смахивает. У них даже самый опытный разведчик никогда такую шевелюру не отрастил бы, – продолжал Мамай.

– Да вроде не похож. Разве что своей тупостью, – ответил тот злостный старик, который видимо, здесь был куда главнее Семёныча. – Ты вообще понимаешь, куда попал? – направив свой взгляд на Рому спросил он своим, еле живым, но при этом довольно неприятным голосом.

– Сказали, что к горнякам отправят, – неуверенно, почти по слогам, ответил он.

В тот момент, когда этот злостный старикашка вот вот, кажется, собирался что-то сказать, тут же вмешался человек, назвавший себя бригадиром.

– В какой-то степени, они тебе сказали правду. И больше ничего?

– Нет, – неуверенно ответил он.

– Ну как назовем? – крикнул какой-то писклявый голос где-то сбоку.

– Тебе, псих, лишь бы погоняло дать. У нас тут нормальное общество. Чем меньше этих полуимен будет, тем лучше. А то скоро жрать друг друга станет. Нам тут ещё… – как-то более горячо и страшно сказал Семеныч, в последний момент даже сумев остановить себя.

Иван Семеныч, сидя напротив него, сначала глубоко вздохнул, по всей видимости, даже немного переживая за него, а потом посмотрел в его пустые и уставшие глаза.

– Тогда завтра всё сам увидишь, хорошо? – очень необычно и сильно по-человечески спросил тот.

Рома лишь покивал своей уставшей головой и поймав этот вопрос, остался наедине с собой, никак дальше не замечая всех тех, кто жил своей жизнью вокруг него. Первое, о чем он стал думать была его неприкосновенность. Как ни странно, но никто ни разу не заикнулся с намеком на веру или что-то подобное, чему он был очень рад.

Спустя какое-то время, когда все уже лежали по своим койкам, он, уткнувшись в стену, думал обо всем, что было, выпуская из своих глаз на грязный матрас холодные капли слез, медленно стекавшие по его безжизненному лицу. Поначалу никак не давал уснуть тот сон, что был тогда в грузовике. Внутри витало ощущение, очень напоминающее ему детство. А именно, когда его дедушка, оставивший этот мир, оставил и его одного, маленького, немощного и никак не готового к новой жизни. Только, правда, теперь на это самое место встал Серега, который такими временами, как например, сейчас, был ему нужен куда больше. Верить в то, что он жив, всё же хотелось и получалось. Дальше, словно как по цепочке, ему вспоминалась вера, а точнее то, кто он есть на самом деле или уже то, кем он был когда-то. Теперь всё то, что было ещё так недавно в храме, ощущалось, как очень хороший сон, длинною в старую жизнь, которую хотелось оставить в своей памяти навечно. Кажется, самое главное и правильное, что он понимал до сих. То, как ему будет нелегко там, на страшном судилище. Да, он ещё прекрасно понимал, что Господь точно остановит его там и придется каяться за всё: за тех парней, что ещё могли жить и жить, за того деда, который верил в Господа и за тех троих, для которых он был лишь обузой и может быть тоже тем самым путем наверх. Всё внутри сковывалось ещё больше, когда вспоминалось обо всем этом. Только тогда, когда всё это вновь вылезало наружу, в его ум приходила вера. Теперь он уже не собирался спать, лишь молился. Молится приходилось за всех тех, кого не было и кто был рядом.

* * *

– Вторая бригада, подъем, – прозвучал грубый голос, по всей видимости, где-то не в их камере и резкий удар чего-то звонкого, вызывающего сильный шум и бурю эмоций, тут же оживил скрипящие койки.

Когда он попытался поднять свою голову и повернуть её назад, то получилось сначала лишь открыть глаза. Боль во всем теле, а особенно в ребрах была такая, что он даже стал побаиваться того, что не сможет встать сам. Благо, спустя несколько болезненных попыток он всё же каким-то чудом оказался на полу, мучительно сдерживая небольшие конвульсии, что бежали почти по всему телу.

Все вокруг суетливо бегали по камере, напяливая на себе грязные и вонючие одежки, которые большой горой ожидали их прямо на пороге.

– Держи, это тебе сейчас очень необходимо, – сказал какой-то молодой, тощий паренек, протягивая к нему пачку печений.

– Спасибо, – всё ещё не понимая, что происходит, ответил он, медленно разглядывая всё то, что он видел в последний раз в прошлой жизни.

– Не смотри, а ешь. За нами уже скоро придут, – говорил ему тот самый мальчуган.

В какой-то момент он даже принес ему небольшой комок грязной одежды, правда, на этот раз, уже никак не поясняя, что к чему, лишь кинув её прямо под ноги.

Действительно, через примерно две минуты стал раздаваться резкий и скрипящий поворот ключа, после чего, в открывающуюся дверь зашел высокий человек, в защитном костюме, с автоматом на перекос и через противогаз произнес – здравствуйте.

Ему в ответ, быстро, как по команде, прозвучало несинхронное, куда более слабое и непонятное – здрвствуйт. Дальше они уже шагали строем, по узкому и темному коридору, только лишь цепляясь своими рубахами за острые ручки ржавых дверей и за побитые углы, обходить которые было почти невозможно.

Когда по всему телу начинал ощущаться резкий холод, стало ясно, что они где-то наверху. Через метров пятьдесят весь отряд остановился около сильно освещаемой, темно желтой двери. Она не была похожа на все те, что приходилось видеть раньше, разве что эта отличалась от всех других своей коррозией, то и дело лезшей со всех сторон. Посреди неё висел большой, круглый рычаг, по всей видимости, напоминавший что-то типо гермозатвора, а сверху висела табличка, на которой было два человека, один из которых, перечеркнутый, был без костюма. Кажется, по ней уже примерно можно было понять, куда они пришли, но почему-то спокойные лица всех остальных людей говорили Роме совсем другое.

Два военных впереди довольно непросто стали пытаться проворачивать ту самую рукоятку, после чего она с большим скрипом начала медленно оживать, а вместе с ней затем понемногу и сама дверь. Внутрь сразу же начал задувать сильный ветер, который прервал какой-либо интерес к тому, что будет происходить дальше? Просто в какой-то момент, когда на его ноги стали