В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война - Андрей Окулов

— Сегодня началась война Германии против СССР. Немцев, конечно, побьют. Но мы должны использовать все возможности, чтобы попасть на родную землю.

Поначалу Борис Степанович опешил: как побьют?! Непобедимую армию, покорившую почти всю Европу?

Георгиевский засмеялся:

— Побьют, побьют. Немцы начали войну не против Сталина, а против самой России. Такую войну они никогда не выиграют.

Немцы по всей Европе набирали для Германии рабочую силу. Предписание НТС было: пробираться в Германию, оттуда стремиться попасть на оккупированные территории. Завербовался на работу в Германию и Борис Брюно. По дороге в Берлин увидел лагерь советских военнопленных. Его устроили возле железнодорожной станции, так что из окна поезда был виден хорошо. Грязным, ободранным солдатам раздавали баланду. Тем, у кого не было котелков, малосъедобную жижу наливали прямо в пилотки. Конвоиры били их по рукам и кричали: «Лос! Лос!» Эмигранты, видевшие это го окон, просто плакали. Но сделать ничего не могши. Борис Степанович рассказывал, что после этого зрелища у него не осталось никаких иллюзий по поводу отношения к нацистам.

В Берлине он сначала работал на радио — вел детскую передачу. Но нацистская пропаганда внедрялась и здесь, а кривить душой ему не хотелось. Тем более что он получил задание — налаживать контакты с советскими военнопленными и «остовцами». Задание ему дал отдел НТС под названием БОН — «Берлин особого назначения».

Борис Степанович вернулся к своей прежней профессии музыканта: вместе с небольшим ансамблем он ездил по лагерям военнопленных и «остарбайтеров». После выступлений часто удавалось поговорить с их обитателями. Иногда — передать литературу НТС. Он рассказывал про один курьезный случай. Их оркестр прибыл в лагерь, где находились только женщины, угнанные на работу. Пока музыканты настраивали инструменты, обитательницы лагеря медленно заполняли места вокруг сцены. Они были уверены, что приехавшие артисты — немцы и по-русски не понимают. Истосковавшиеся по мужчинам женщины в упор разглядывали красивых музыкантов и вслух обсуждали их достоинства:

— Я бы вот этому дала! У него, наверное, в штанах все в порядке!

— А я бы — вот этому. Рослый, крепкий…

Бедные музыканты краснели. Но когда начался концерт и они начали петь по-русски, покраснели уже женщины в первых рядах.

После окончания концерта одна девчушка подбежала к Борису Степановичу и сунула ему в руку пакет. Он был доверху набит окурками. Она прибиралась в поездах дальнего следования, окурки доставала из пепельниц. Но в военное время это был хороший подарок. Но были во время войны и другие встречи…

— Моя старая знакомая — немка с русским именем Вера — не прервала знакомства со мной, даже когда наши отношения из интимных стали просто дружескими. Однажды она пригласила меня к себе в гости, упомянув, что среди гостей будет кто-то интересный. Гостей собралось много. Среди них — тот самый «интересный», которого мне не представили: все его знали, считали, что и мне он должен быть знаком. Он неплохо говорил по-русски. Мы поужинали, изрядно выпили. Зашел разговор о политике. Когда кто-то упомянул расовую теорию Гитлера, я взорвался.

— Моя мать — грузинка, мой отец — француз. Во мне нет ни капли русской крови, а я — русский! Ну и чего тогда стоит вся эта расовая теория?!

Вдруг я заметил, что все за столом напряженно замолчали. «Интересный» гость вежливо улыбался. Когда все разошлись, хозяйка подбежала ко мне и в ужасе сказала:

— Ты с ума сошел! Ведь это был сам Ляйббрандт!

Тут уже струхнул я. Доктор Георг Ляйббрандт был руководителем политического отдела Восточного министерства. Он был русским немцем, родился под Одессой, поэтому языком владел свободно.

На следующий день к пансионату, где жила целая группа наших людей, подъехала правительственная машина. Флажок со свастикой. Шофер спросил меня, велел следовать за ним. Я на всякий случай попрощался со всеми. Мы ехали молча, куда меня везут, я понял, только когда машина остановилась возле центрального нацистского клуба Берлина. Меня провели к отдельному столику. Там сидел мой вчерашний знакомый, в нацистской форме, в окружении таких же «партайгеноссе». Он, посмеиваясь, сказал своим соседям по столику:

— Вот у этого господина — очень интересный взгляд на расовую теорию. Я хотел бы, чтоб он изложил нам его своими словами!

Отступать было некуда. Я сбивчиво, пытаясь, как можно, сгладить углы, изложил то, что рассказывал накануне. Нацисты посмеивались, задавали вопросы. Им было приятно видеть мой страх и чувствовать свое превосходство.

Потом меня отпустили восвояси. Они видели, что реальной опасности я для них не представляю. Все-таки нацистский режим просуществовал только 12 лет и не успел еще въесться во все поры общества. Не думаю, что после такой «дискуссии» в Москве я бы поехал домой.

* * *

В конце войны гестапо начало массовые аресты среди членов НТС. Когда возле дома, где жил Борис Степанович, заметили слежку, решили уходить в разные стороны, врассыпную. Брюно повезло — гестаповцев было только двое, погнаться за всеми сразу они не могли.

Конец войны. Лагеря для перемещенных лиц — Ди-Пи. Бывшие советские граждане справляли себе новые документы. Понадобились новые документы и Евгению Романовичу Островскому. Борис Степанович предложил ему вариант: взять документы его брата, погибшего во французской армии в самом начале войны. Потом подвернулся другой вариант, но старик часто вспоминал, что чуть не стал официальным братом будущего главы НТС.

В одном из лагерей Борис Брюно заведовал культурной частью. Делал стенгазеты, организовывал концерты. Про этот период он рассказывал множество забавных историй.

— Один из эмигрантских поэтов часто писал мне в стенгазету удивительные стихи. Первая строчка — из русской классики, вторая — его собственные переживания, происходившие по причине глубокого алкоголизма. Например:

Тучки небесные,

Вечные странники…

Где-то намедни

Я пропил подштанники!

Другой «литератор» упорно не мог смириться с мыслью о собственном графоманстве. Он писал стихи на «просветительские» темы. Например:

Молочко ты, молочко,

Молочко коровье!

Поправляет молочко

Больное здоровье.

Утром к доктору иду

Шаткою походкою:

— Молочка у вас прошу!

Заболел чахоткою…

На концертах тоже случались забавные инциденты. У одного из пожилых обитателей лагеря была красавица-жена, которая отличалась красотой, но никак не целомудрием. И вот в какой-то из праздников выхожу я на сцену и пою под гитару куплеты, которые мне написал наш творческий коллектив. Текст я заранее не просмотрел и последствий не предвидел. Пою:

Потерял жену Аглаю,

Тридцать лет, гнедая масть.