Порочные - Мира Вольная

Еще несколько шагов.

Я скользнула вдоль стены к небольшому камину. Предельно аккуратно, чувствуя себя ребенком на ярмарке, пытающимся провести кольцо через вращающуюся спираль так, чтобы не задеть ее краев, вытащила из подставки возле небольшого камина кочергу.

Можно, конечно, было обернуться. Еще там, в ванной. Но я опасалась, что хруст костей выдаст с головой и незваный гость просто сбежит. А я очень не хотела, чтобы он ушел вот так. Видимо, разгром в моей собственной квартире в Эдмонтоне дал о себе знать. Видимо, прорвался здесь, через эту ярость — необдуманную, беспечную, безрассудную.

Где-то в самом дальнем уголке сознания билась мысль о том, что я поступаю неправильно, слишком рискованно. Но мысль была чертовски робкой, а ярость чертовски огромной.

Я сжала кочергу крепче, перехватив правой рукой, и шагнула к кухне, снова прижалась к стене, вслушиваясь.

Ничего.

Только звуки с улицы. И все тот же сквозняк по ногам.

Могла ли я оставить окно открытым?

Додумывать времени не было, шорох возле задней двери оборвал мысли и дыхание, почти выдрал рычание из горла. Я почувствовала, как изменились зрачки и вытянулись когти, как волоски на шее встали дыбом.

Нет, скотина, ты не свалишь вот так…

Я рванулась вперед, бросая себя к двери, сжимая кочергу так, что на пол из разорванных ладоней закапала кровь, сердце колотилось в горле, все тот же адреналин кипел лавой, во рту — клыки, а из горла все-таки сорвалось протяжное, низкое рычание, и…

И не успела даже пикнуть.

Сильные руки сжались вокруг меня, спеленав по рукам и ногам, ко мне сильно и… туго прижалось чужое, большое и горячее тело.

Я двигалась так быстро, что не смогла даже понять, у кого в руках очутилась. Рванулась изо всех сил, просто потому что не смогла остановиться, мозг не сумел так быстро проанализировать информацию, зарычала громче, попыталась дотянуться клыками хоть куда-нибудь, если уж руками не получилось.

Кочерга с глухим, тяжелым звуком ударилось о доски.

Нос уловил знакомый запах, а взгляд наконец-то прояснился, мозг обработал данные.

Маркус Джефферсон стоял в проеме. Маркус Джефферсон сжимал мои руки, крепко, но не причиняя боли. И выражение лица у Маркуса Джефферсона было такое, будто на Рождество вместо подарка под елкой он обнаружил мешок картошки.

Полотенце свалилось на пол.

А я не могла выдавить из себя и слова. Просто застыла, стараясь все-таки вынырнуть из состояния дикой злости и осознать окружающую действительность, понять ее. Пыталась успокоить волчицу, взять под контроль инстинкты.

Звук шарахнувшей о косяк двери заставил вздрогнуть. Глаза волка потемнели.

— Эмили…

Он растянул мое имя, каждую чертову букву, каждый долбанный слог, как будто облизал с ног до головы, как будто трахнул меня, положил свободную руку на мою обнаженную спину, прижимая крепче. Кожу ожгло, дыхание опять сбилось, я снова вздрогнула.

— …что ты вытворяешь?

Я не могла ничего сказать. В голове — звон и пустота. Язык прилип к небу, не слушались губы. Я ощущала лишь его тело, слышала только удары его сердца, всматривалась в темные, как вересковый мед, глаза. Вдыхала его запах и… запах моего собственного желания. Густого и терпкого. Желания, выдравшего тормоза с мясом.

И Маркус Джефферсон об этом знает.

Твою же ж мать…

— Я…

Да пошло оно все в задницу, в самом деле. Что я строю из себя овцу на заклании?

Я привстала на цыпочки, скользнула губами вдоль шеи волка, по колючему подбородку, наслаждаясь тем, как щетина царапает мои губы, смакуя каждый миллиметр, лизнула нижнюю губу и немного отстранилась.

О, какой у него был взгляд. Как у самого отчаянного грешника. Он тяжело и громко сглотнул, выпустил мои руки, подхватил под задницу.

Я жадно и грубо схватила Марка за волосы, притянула голову к себе, наклоняя, и впилась в губы поцелуем, сплетая языки, перемешивая дыхание.

Господи, как же он целовался… Он всегда так целовался: напористо, резко, покусывая мои губы, нападая, заявляя свои права. В каждом движении скользила сила, в каждом прикосновении — отражение его характера и зверя.

Это сводило с ума, это туманило и дурманило мозги. Как-будто я вдруг оказалась в другой реальности, в другой вселенной, где можно все.

Влажный, жаркий звук поцелуя заводил так, что я сжала ноги плотнее, крепче втиснулась в тело оборотня, вцепилась в волосы Джефферсона еще сильнее. Втянула его язык в рот, обхватывая губами, царапая клыками, проводя своим вдоль.

Марк зарычал.

И этот рык прокатился вдоль меня, от кончиков пальцев на ногах до макушки, усиливая желание еще больше. Я ощутила этот рык в собственном горле и…

И разжала ноги, оттолкнула от себя волка, отступая на несколько шагов назад, подняла с пола полотенце, всмотрелась в лицо мужчины.

Он стоял возле двери, грудь быстро опускалась и поднималась, глаза были темными, как сама бездна, взгляд ошалевшим, ничего не понимающим.

— Понравилось? — спросила хрипло, не торопясь прикрывать расплавленное, почти предавшее меня тело.

Джефферсон с шумом втянул воздух, желваки заходили на скулах, на шее проступили вены. Он смотрел на меня, разглядывал каждый миллиметр, каждую родинку, выпуклость и впадинку, споткнулся на кружеве нижнего белья, снова тяжело и гулко сглотнул.

— Ты знаешь ответ, Эмили.

— Знаю, — улыбнулась. — Знаю, что ты хочешь меня. А еще знаю, что вся эта забота, внимание, твои взгляды закончатся, как только ты затащишь меня в постель. Но, Марк, — покачала головой, — я не стану с тобой трахаться. Я больше не поведусь на эту хрень. Поэтому смотри. Смотри внимательно на то, что тебе никогда не достанется.

Джефферсон дернул головой: резко, порывисто. Облизал губы, тут же сжавшиеся в тонкую линию. Взгляд стал тяжелым, странно-затягивающим.

— Я сделал тебе настолько больно? — вопрос прозвучал тихо, но для меня был похож на взрыв. Оглушил. Будто Марк меня ударил. И удар был очень болезненным.

Черт, неужели я не переросла, не пережила это?

Все сложно… Почему все так сложно? Почему больно?

Я не успела пошевелиться, ничего сказать, не успела отступить, когда Джефферсон снова оказался рядом, когда вытащил из онемевших пальцев полотенце, когда завернул меня в него и усадил на стол, сжимая плечи.

— Ты даже не представляешь, — выдавила зло. Казалось, это признание вырвалось наружу сгустками крови, болезненным спазмом, продравшим от основания до макушки, сжавшим в кулак внутренности. Я хотела его оттолкнуть, но боялась прикоснуться, боялась сорваться. — Я просила тебя тогда не выходить в круг, я просила тебя не драться за Крис. И ты обещал. Обещал не делать этого, но…