Мекленбургский дьявол - Антон Перунов

– Говори!

– Сдавайтесь, и мой государь сохранит ваши жизни. Сами видите, хан и его войско бежали, а вам против пушек не выстоять, погибнете все.

– Убирайся, гяур. Мы – газии – воины Аллаха, – гордо ответил светлобородый чорбаджий явно славянского облика.

Стоящий рядом коренастый чернобородый грек – предводитель секбанов лишь молча, испытующе глядел на моего посланника.

– Это ваш выбор, но стоит ли умирать в такой хороший день? Решайте сейчас, больше времени не будет, вместо меня снова заговорят пушки.

Мы с нетерпением ожидали возвращения Рожкова. Сказать по правде, я уже и пожалел, что послал его. А вдруг у кого из врагов дернется рука, убьют ни за что мужика. Потому, когда он таки добрался до нас, я мысленно перекрестился и облегченно выдохнул.

– Прости, великий государь, но я не выполнил твоего поручения. Они не желают сдаваться.

– Ну что ж. Была бы честь предложена. Тогда делать нечего. Перестрелку вести не будем. Стройте полки в колонны, атакуем разом со всех сторон. И, Кароль, не забывай пушки. Подведешь их на картечный выстрел и врежь упрямцам от души, а уж после идите в штыковую.

Но не успели солдаты прошагать и половину пути, как секбаны принялись бросать оружие и ложиться на землю. Янычары, увидев это, яростно и отчаянно закричали и вдруг пошли нам навстречу. Без порядка и строя, просто бросились толпой вперед как раз на мекленбуржцев. Те не растерялись, быстро развернулись в три шеренги, выдвинув орудия на фланги. Когда противник почти добежал до первой линии мушкетеров, наши дружно отстрелялись картечью и грянувшими один за другим ружейными залпами, приведшими к страшному опустошению среди турок.

А после слаженно и, не теряя строя, ударили в штыки в последней для янычар и крайне ожесточенной схватке, опрокинув остатки сопротивления, переколов уцелевших. На этом битва закончилась. Секбаны угодили в плен. Янычары ушли к гуриям.

Преследование и избиение врага шло до самого вечера, и только усталость лошадей остановила дело, заставив конников вернуться к Кафе.

Здесь мы и встретились с тайшей.

– Дайчин-Хошучи, рад видеть тебя, ты подоспел точно к праздничному застолью!

– Здравствуй, великий царь, – хитро улыбнулся калмык. – Мы пришли по твоему зову. Ты доволен нашей службой?

– Ты себе представить не можешь как, – ухмыльнулся я в ответ.

– Здесь еще твои враги?

– Конечно. И богатая добыча, кстати, тоже. Когда твои воины будут готовы снова отправиться в поход?

– Когда прикажешь, – дипломатично ответил тайша.

– Тогда завтра же вместе с полком Михальского пойдете на Эски-Кырым, потом в Карасубазар, дальше на Ак-Мечеть, а уж оттуда на столицу ханскую – Бахчисарай. Я же на кораблях с моря зайду и тоже ударю по Бахчисараю с другой стороны. Зажмем в клещи и всех переловим!

– Карашо! – по-русски ответил Дайчин, оскалив в волчьей ухмылке зубы.

– Загоняйте всю скотину, что сможете поймать. После поведем ее на север, в сторону материка. И еще вот что. Среди татар немало наших сородичей, уведенных прежде в неволю. Их освобождайте, кормите, помогайте. И учти – христиан не обижать. Пограбить – ваше право, а убивать, в полон хватать – не дозволяю.

– Все будет по воле твоей, великий царь!

– Михальского слушайся, как меня. Его слово – мое слово.

– Ты сказал, я услышал, – еще шире улыбнулся калмык, – а ты не забыл, что обещал мне в Азове?

– Нет, тайша, – покачал я головой. – У Ивана Мекленбургского только одно слово, и ты его получил. А теперь поедем в Кафу, покажу тебе город, и устроим пир во дворце паши.

Победа была полной, разве что вражескому предводителю удалось скрыться, но тут еще как фишка ляжет. Корнилий со своими головорезами будет землю рыть носом, чтобы настигнуть Джанибека, да и калмыки, пожалуй, не отстанут. Но сейчас есть более насущные дела. Во-первых, надобно позаботиться о раненых и павших. Первым необходима помощь, причем срочно, вторым достойное погребение. Доктора, включая лейб-медика, трудятся не покладая рук, а к ним со всех сторон доставляют увечных. Иных несут на импровизированных носилках, наскоро сделанных из полупик, другие могут кое-как доковылять сами.

Специальные команды занимаются осмотром поля боя в поисках раненых и, конечно же, трофеев. Последнее, что греха таить, заботит их гораздо больше, но до всех доведен четкий приказ кто пропустит раненого, и тот погибнет, закопают вместе с ним. Поэтому ратники работают артельно, одни спешно обыскивают трупы, а если находят живых, товарищи тащат их к врачам. Хабар же честно делят на всех.

Впрочем, касается это только своих. Тяжелораненым татарам или ногайцам в лучшем случае помогут отойти в мир иной без мучений. Если же ранение легкое или просто оглушен, то тут как судьба распорядится. Могут и прибить, чтобы не тратить время, но большинство все же милуют. Тех, кто побогаче, выкупят родственники, а иных и прочих ждет весло на галерах или же дворяне из эскадрона Бобрищева в холопы заберут.

К слову, казаки, которые при деньгах и зажитке, их еще, в отличие от бедняков-гультяев, называют домовитыми, невольничьим трудом совсем не брезгуют. Некоторые из них, как я посмотрел, живут ничуть не беднее моих бояр и ясыря имеют не меньше, чем те холопов.

Во-вторых, после большой победы нужно, хочешь не хочешь, устроить торжество. Молебен отслужить, благо под боком есть целый митрополит, заодно пожертвовав на церковь. Отличившихся, опять же, наградить, да так, чтобы никого не обидеть и тем самым поощрить к будущим свершениям.

Пока высокопреосвященный владыка с клиром отслужил торжественную литургию, во дворце паши спешно готовили угощение. Ничего сверхъестественного, разумеется, так – выпить и закусить уставшим людям. Но поскольку пока шло сражение, все успели нагулять аппетит, харча потребовалось немало.

Расположились все за грубо сколоченными столами, лишь для меня, по обычаю, поставили отдельно небольшой столик и накрыли его, за неимением скатерти, первым попавшимся куском ткани.

По правую руку отвели место для Дайчин-Хошучи. Все же он тайша и сын самого главного калмыцкого хана, или как там у них это называется. В общем, хоть и неровня, а какой-никакой божий помазанник. К слову, пока шло молебствие, Дайчин вел себя более чем прилично, стоял с постным выражением на хитрой физиономии в сторонке и не отсвечивал.

По левую руку усадили митрополита Серафима. Тот, правда, пытался уклониться от чести, но ему было сказано не умствовать, пока чего не приключилось, и владыка смирился. Воеводы и прочие начальствующие лица расположились кто где смог. Еду и напитки разносили ясырки, но мне и моим гостям, разумеется, подавали стольники.

– Ну что, господа, за победу! – поднял я на правах хозяина первый тост.

– Слава! – заорали, поднимая полные кубки, стрельцы.