Самый неподходящий мужчина - Джо Беверли

Джентльмен среднего возраста дожидался их в одной из приемных. Мистер Динвидди явно испытывал благоговейный трепет перед обществом, в котором оказался. Его строгий коричневый костюм соответствовал случаю, но Фитц догадался, что он уделил особое внимание своим белоснежным чулкам, прекрасно начищенным туфлям и напудренному парику. Поверенный чуть ли не пополам сложился в поклоне, но Родгар вскоре усадил его и заговорил о правовых делах.

Фитц предпочел стоять, отчасти потому, что мог занять позицию позади Родгара. Он вполне владел собой, но не был уверен, что сумеет скрыть свою реакцию, когда появится Дамарис. И оказался прав. Когда она вошла, сердце его тяжело забилось. И наверное, тоскливое желание отразилось на лице.

Одного взгляда было достаточно. Она опять была в бледно-голубом, отчего казалась холодной и строгой. Однако платье, с его широкими юбками и низким вырезом, было элегантным. Дорогое кружево пенилось на локтях и вздымалось на приподнятой груди. Она благоразумно покрыла плечи теплой желто-золотистой шалью, которая подчеркивала кремовый оттенок кожи.

Он осознал, что смотрел на нее не отрываясь и что Родгар поднялся, поэтому мог видеть выражение его лица.

Сев, Дамарис вопросительно взглянула на него. Рассказал ли Эш Родгару? Он слегка покачал головой.

Она улыбнулась и сказала:

— Мое завещание, Фитцроджер?

Он отдал бумагу. Поблагодарив его, она повернулась к юристу.

— Если хотите поговорить с мистером Динвидци наедине, — подал голос Родгар, — пожалуйста.

— Нет, конечно, нет, милорд.

— Фитцроджер пришел, чтобы обеспечить вашу безопасность, но, думаю, он согласится, что мистер Динвидди не представляет угрозы.

Поверенный усмехнулся, словно это была грандиозная шутка, но Фитц знал, что Родгар не шутит. Он не намерен рисковать.

— Как скажете, милорд. — Он поклонился и вышел.

Дамарис удалось не обернуться и не посмотреть вслед Фитцу. Она предпочла бы, чтобы он остался. Пусть он был опасным и отвлекал ее, все равно она чувствовала, что способна свернуть горы, когда он рядом. Значит, Эшарт еще не рассказал кузену, что произошло? Может, передумал? Это было бы благо.

Мистер Динвидди прочистил горло. — Позволено ли будет мне сказать, как я рад снова видеть вас, мисс Миддлтон, в добром здравии и цветущей внешности?

— Благодарю вас, мистер Динвидди.

— И на таком превосходном попечении, — продолжал поверенный с подобострастным поклоном в сторону маркиза. Дамарис осознала, что в этом отношении она тоже изменилась. Она уважала и слегка побаивалась маркиза, но больше не считала его существом высшего порядка.

— Маркиз — сама доброта, — сказала она. — А теперь, мистер Динвидди, у меня к вам несколько вопросов.

Он просиял.

— Буду счастлив услужить вам. — Он предъявил сумку с бумагами. — Здесь завещание вашего батюшки. Что вы хотели бы узнать, дорогая?

Дамарис продолжала улыбаться.

— Я бы хотела прочесть документ сама.

— Уверяю вас, дорогая, что мы изложили доступным языком все, что так или иначе касается вас. Однако если вы скажете, какие еще разделы пробуждают ваше любопытство, я почту за честь объяснить их.

Дамарис поборола соблазн апеллировать к Родгару и протянула руку:

— Спасибо, сэр, но я хочу прочитать его сама.

Зато Динвидди попытался найти поддержку у маркиза:

— Милорд, это несколько сложный документ для леди.

— Все равно, — проговорила Дамарис, прежде чем Родгар успел вмешаться, — я хочу попробовать разобраться.

Поверенный снова обратился взглядом за помощью к Родгару, но потом неохотно поднялся и подал ей сумку.

Дамарис вытащила толстую пачку бумаг, намереваясь в этот раз прочесть все до последнего слова. Она пробежала глазами преамбулу, затем задержалась на точной формулировке деления отцовской империи на Востоке. В присланной ей упрощенной версии не было никаких имен.

Просмотрев раздел, она прочла вслух:

— «Моим верным лейтенантам Джоану Боузу в Кантоне, Пьеру Маше в Камбее, Джошуа Хинду в Мохэ и Амалю Смиту в Хочинчине я оставляю торговые дома, которыми они управляли для меня, с условием, что одна пятая поквартальной прибыли, справедливо исчисленная, должна посылаться моей дочери Дамарис в Берч-Хаус, Уорксоп, на протяжении всей ее жизни. С ее смертью обязательство заканчивается. Она не может передать его никому ни по завещанию, ни по контракту». Она уже хотела было обратить внимание на возможных злоумышленников, но вспомнила, что поверенный не знает о покушениях. Девушка многозначительно взглянула на Родгара. Он кивнул:

— Продолжайте.

Она бегло просмотрела следующий раздел, комментируя:

— Денежные суммы различным людям в Англии, предположительно тем, кто управлял отцовскими делами здесь. Не думаю, что у него были близкие друзья, раз он приезжал так редко.

Она из чистой вежливости взглянула на мистера Динвидди, но он прочистил горло.

— Не так уж редко, мисс Миддлтон.

— Только три раза, насколько я помню. Поверенный перевел обеспокоенный взгляд с нее на Родгара.

— Я... э-э... боюсь, что он не всегда посещал Уорксоп. Дамарис подняла глаза от завещания. Неудивительно, что ее мать плевалась ядом. Маркус Миддлтон не только бросил ее вскоре после свадьбы, но и не потрудился навещать ее и свою дочь во время большинства приездов в Англию. Он предпочитал любовницу. Свинья.

Она молча прочла следующие две страницы, где перечислялось ее наследство. Почему он вообще ей что-то оставил? Нечистая совесть? Вряд ли. Если она когда-либо и узнает причины, то наверняка они окажутся неприятными. А, порядок наследования. Наконец-то. Она прочла вслух:

— «Если мой главный наследник, моя дочь Дамарис, умрет до достижения совершеннолетия или без завещания... — она пропустила юридические цветистости, — мое наследство переходит к моему сыну, Маркусу Эрону Батлеру...» — Она взглянула на поверенного: — Его сыну?

Мистер Динвидди несколько смешался. — Грех юности, мисс Миддлтон.

Пожалуй, это удивительно, подумала Дамарис, что бастард только один, но потом слово «юности» проникло в ее сознание.

— Сколько ему лет?

— Около двадцати пяти, полагаю.

Что ж, по крайней мере он родился до брака родителей. Но как странно иметь брата, о котором она ничего не знает. Кроме разве что того, что он, возможно, пытается убить ее.

Она вернулась к бумагам и нашла место, на котором остановилась:

— «...моему сыну, Маркусу Эрону Батлеру, иногда называемому Марком Миддлтоном, сыну Розмари Батлер, рожденной в Окстеде, графство Суррей, иногда называемой Розмари Миддлтон».