Шотландец в Америке - Патриция Поттер

На Керби нахлынули волнующие воспоминания. Его четверка, его банда: Сэм Райт, Джим Дэвис, Кэл Торнтон и он сам. И еще его младший брат Джон — дальше от них, от опасности… Здесь, на берегу реки Симаррон, Керби воочию встретился со своими ночными кошмарами, все эти долгие годы преследующими его.

— Чье имя… — Голос у него сорвался. Керби откашлялся и начал снова:

— Чье имя назвал твой отец? Кингсли или…

— «Керби Кингсли». Он узнал из статьи в газете о перегоне и вырезал ее. Вместе с рисунком.

Керби никак не мог восстановить дыхание. Проклятый рисунок! Кто-то рисовал его физиономию, удачно уловив сходство… но ведь за двадцать пять лет он должен был здорово измениться. Он и в мыслях не держал…

— Твой отец еще что-нибудь сказал? — спросил он.

— Да, — медленно проговорила Габриэль. — Он быстро истекал кровью, но… — Голос ее дрогнул, однако она сделала над собой усилие и снова заговорила:

— Он сказал: «Статья… Кингсли… Опасность». И я подумала, что он считает, будто это вы застрели его — или наняли убийцу.

Она судорожно вздохнула.

— Он сказал также о письме, которое оставил для меня в сундуке. Отец написал его, прочитав статью и увидев ваш портрет. Думаю, он испугался, что ему грозит беда. И хотел, чтобы я знала, в чем дело.

Она помолчала и наконец закончила:

— В письме рассказывалось об ограблении банка. Но ведь вам об этом тоже известно, верно?

Керби даже и не думал кривить душой. Девушка знала всю правду, а он дьявольски устал лгать, скрывая эту правду. Кроме того, он сразу понял: убийца Джима Дэвиса — и есть тот самый человек, что пытался убить и его, Керби Кингсли, причем дважды. Связь между этими событиями была слишком очевидна, хотя до сих пор не укладывалась у него в голове.

— Какую роль во всем этом играли вы?

Вопрос Габриэль вернул его из области воспоминаний к реальности. Керби сразу понял, что она имеет в виду, но еще не был готов ответить. Трудно так сразу отказаться от своей многолетней привычки все скрывать.

Он вздохнул, посмотрел на дальний берег реки.

— Расскажи-ка сначала о твоем отце. Куда он подался после злосчастного ограбления?

Габриэль помолчала.

— Он уехал на Восток, там познакомился с актрисой — моей матерью, и стал ездить с ней по стране. Два года назад она умерла. Мы начали выступать вдвоем. Я захотела поехать на Запад, отец не хотел, но я… убедила его.

Керби услышал в ее голосе виноватые нотки. Господи, он-то знает, как чувство вины может изъесть душу! Кингсли подавил вздох, вспомнив Джима Дэвиса, своего дружка, — тот вечно что-нибудь насвистывал или напевал, а еще играл на губной гармошке. Из всех четверых ему больше всего не хотелось грабить банк, и он острее других переживал гибель клерка. Но ведь Кэл Торнтон так их убеждал, что никто не пострадает, что они лишь украдут деньги у жадных банкиров, только и всего. Керби лишь потом осознал, что ограбили они владельцев ранчо, мелких фермеров и торговцев, которые из-за ограбления банка потеряли все, что имели.

— Если ты думала, что это я убил твоего отца, почему не обратились к шерифу?

— Я и обратилась, но никто не желал верить, что вы можете быть замешаны в убийстве. Меня не пожелали даже выслушать как следует. — И шепотом добавила:

— Они не поверили певице и актрисе, которая обвинила в убийстве одного из первых богачей Техаса.

— Поэтому ты решила сама сунуться в логово тигра, — Кингсли покачал головой. — Юная леди, не знаю, как тебя назвать: самой храброй из женщин, которых я когда-либо встречал, или самой безумной. Если ты считала меня убийцей, неужели тебе не приходило в голову, что я могу убить и тебя?

Габриэль опустила глаза и, старательно разглядывая землю под ногами, ответила:

— Я не дорожила своей жизнью. Когда я уезжала из Сан-Антонио, мне было все равно, что со мной станется.

Господи, какая боль, какая безысходная тоска слышалась в ее голосе! А ведь она еще совсем девочка — слишком юная, чтобы испытывать подобные чувства.

Смутившись от неожиданного наплыва чувств, от почти бессознательного стремления защитить ее — неудивительно, что ей так легко удалось окрутить шотландца! — Керби перевел разговор на менее болезненную тему. Покосившись на Габриэль, он спросил:

— Так ты, значит, тоже певица, как твой отец?

Она кивнула.

— И актриса, как моя мать, хотя нам с отцом больше нравилось петь, и, когда мама умерла, мы только пели. У нас был ангажемент в мюзик-холле Сан-Антонио. Меня действительно зовут Габриэль, но полное мое имя — Мэрис Габриэль Паркер.

Теперь Керби вспомнил эту женщину. Вспомнил, как знакомые скотоводы рассказывали о прекрасной певице, выступавшей в Сан-Антонио. Имя ее для Керби ничего не значило, не было и желания отправиться в длительную поездку только для того, чтобы увидеть представление. А зря он не поехал. Может быть, узнал бы Дэвиса и как-нибудь сумел бы предотвратить…

— Мистер Кингсли, мой отец был хорошим человеком. — Габриэль снова устремила на него прямой, искренний взгляд. — Его любили. Я поверить не могла… то есть я хочу сказать, что он никогда не рассказывал ничего о Техасе. Я даже не подозревала, что он здесь бывал. Я не понимаю, как… как он мог…

Ее слова были полны горя… и смятения.

— Чтобы это понять, надо было жить здесь, в Техасе, — сказал он тихо. И повторил:

— Да, надо было здесь жить.

Габриэль затаила дыхание, когда Керби замолчал.

Мука исказило его лицо. Через мгновение он заговорил вновь:

— Наши с Джимом отцы владели небольшими фермами близ Остина. Мы с ним дружили с детства. У меня был брат намного меня младше, а у твоего отца не было ни братьев, ни сестер.

Она коротко кивнула: Керби ответил на ее невысказанный вопрос.

— Земля у нас была хорошая, может, лучшая в этих местах, наверное, потому, что рядом была вода. Видно, чересчур даже хорошая земля, потому что один ранчмен пытался ее у нас выкупить, а когда это дело не выгорело, наши отцы очень кстати погибли во время перегона стада в Нью-Орлеан. Что поделаешь, апачи напали. Ну да мы никогда не верили, что виноваты апачи. Особенно когда банк потребовал уплаты по кредитам и наши фермы были проданы за долги тому самому человеку, который прежде пытался их у нас купить. Моей матери к тому времени уже не было в живых, а вскоре после продажи фермы умерла и мать Джима. Мне было семнадцать, брату одиннадцать, твоему отцу — шестнадцать. Мы были озлоблены, пылали мстительными чувствами — мечтали расквитаться. Владелец ранчо, выкупивший наши фермы, не желал, чтобы мы оставались в тех местах. Он устроил так, что мы нигде не смогли найти работы. Брат мой голодал… да, черт возьми, мы все трое постоянно голодали! И в это время мы сдружились с Кэлом Торнтоном и Сэмом Райтом.