Предательство Борна - Роберт Ладлэм

Не говоря ни слова, совершенно невозмутимо Фади протянул удостоверение, полученное от Аббуда ибн Азиза. Из этого удостоверения следовало, что он – генерал-майор Виктор Леонидович Романченко, сотрудник контрразведывательного отделения СБУ. На удостоверении красовалась подпись генерал-полковника И.П. Смешко, главы СБУ.

Фади повеселился, глядя на то, как спесивый лейтенант милиции вдруг лихо вытянулся перед ним в струнку, побелев как полотно. Преображение было мгновенным: господин превратился в слугу.

– Я выслеживаю убийцу, опасного преступника, скрывающегося от правосудия, – объяснил Фади, убирая мастерски подделанное удостоверение. – Только что он убил четверых человек на берегу, так что, лейтенант, ты сам видишь, насколько он опасен и хитер.

– Я лейтенант Ковальчук. Я и мои люди полностью в вашем распоряжении, товарищ генерал-майор.

Фади быстрой трусцой покинул шлюпку. Украинские милиционеры последовали за ним.

– Хочу предупредить, – бросил Фади через плечо. – Я лично пристрелю того, кто убьет беглеца. Передай это своим людям. Этот преступник мой.

Следователь Билл Овертон сидел в машине и курил. Таким спокойным и радостным он не чувствовал себя уже целый год. Эта «левая» работа по поручению Лернера явилась манной небесной. Лернер обещал, что, когда все останется позади, он получит заветную должность в Управлении внутренней безопасности. И Овертон понимал, что Лернер его не обманет. Этот человек располагал огромной силой и отвечал за каждое свое слово. От Овертона требовалось лишь выполнять все приказы Лернера, не задавая ненужных вопросов. Все проще простого; ему было наплевать на побудительные причины, движущие Лернером. Его волновал только входной билет в УВБ.

Овертон пожевал сигарету. УВБ значило для него все. Что еще у него есть в жизни? Жена, которая ему безразлична, мать, страдающая болезнью Альцгеймера, бывшая жена, которая ему ненавистна, и двое детей, зараженных ею безразличием к своему отцу. Если он не получит эту работу, его жизнь потеряет всякий смысл.

Наверное, только так и должно обстоять дело в правоохранительных органах.

Несмотря на сигарету и размышления, Овертон не забывал про свою работу. Каждые пятнадцать секунд он оглядывался по сторонам. Машину он поставил так, чтобы через стеклянную дверь просматривался весь вестибюль до главного входа. Позиция была идеальной, и он выжал из нее максимум.

Овертон увидел Анну Хельд, выходящую из лифта. Развернувшись, она направилась к двери в конце вестибюля. Молодая женщина торопилась, ее лицо было озабоченно. Когда она подошла ближе, Овертон разглядел, что у нее красные глаза и распухшее лицо. Что с ней произошло?

Впрочем, ему не было до этого никакого дела. Его задача состояла в том, чтобы последовать за Анной и, выбрав удобный момент, напугать ее – подрезать машину, избить на пустынной улице. Что-нибудь такое, что она забудет не сразу, приказал Лернер. Хладнокровный ублюдок. Овертон был восхищен своим заказчиком.

Анна быстро прошла мимо. Выйдя из машины, Овертон бросил окурок и, сунув руки в карманы плаща, пошел следом на благоразумном удалении. В переулке между зданиями больше никого не было. Только он и она. Потерять ее невозможно.

Его цель достигла конца переулка и повернула на Массачусетс-авеню. Овертон ускорил шаг, чтобы не потерять ее из виду.

Вдруг что-то ударило его сбоку с такой силой, что он не удержался на ногах. Упав, следователь налетел головой на кирпичную стену соседнего здания. У него из глаз брызнули искры. Несмотря на это, профессиональный инстинкт заставил его потянуться за табельным револьвером. Но тут он получил по запястью сильнейший удар, и вся правая рука онемела. Овертон почувствовал, что у него вся голова в крови. Одно ухо было наполовину оторвано. Обернувшись, Овертон увидел застывшего над ним мужчину. Приподнявшись на четвереньки, он потянулся к револьверу, но, получив мощный удар ногой в ребра, распластался на земле, подобно черепахе.

– В чем… в чем?..

Все произошло в считаные мгновения. Нападавший достал пистолет с длинным глушителем.

– Нет! – Со слезами на глазах Овертон посмотрел в безжалостное лицо убийцы. Со стыдом он обнаружил, что готов умолять на коленях. – Пожалуйста, не надо!

Его уши наполнились звуком, как будто он погрузил голову под воду. Для всех окружающих этот звук показался бы тихим, робким кашлем; для самого Овертона же он прозвучал так громко, будто весь мир рушится. Но тут пуля вошла в головной мозг, и не осталось ничего, кроме жуткой, всепоглощающей тишины.

– Теперь самое главное, – сказала Сорайя, когда они с Борном поставили решетку на место, – это отвести тебя к врачу.

С берега доносились крики милиционеров. Их число возросло. Вероятно, милицейские катера причалили к яхт-клубу, и находившиеся на них люди присоединились к охоте. Сквозь решетку были видны лучи мощных прожекторов, расчертившие песок. Воспользовавшись этим скудным освещением, Сорайя впервые осмотрела рану Борна.

– Рана глубокая, но, похоже, довольно чистая, – успокоила его она. – Можно сказать определенно, что никакие внутренние органы не задеты. В противном случае ты бы валялся на спине.

Ее терзал вопрос, на который у нее не было ответа: сколько крови потерял Борн и, соответственно, сколько жизненных сил у него осталось. С другой стороны, ей уже приходилось видеть, как он в течение полутора суток работал на полную катушку с пулей в плече.

– Это был Фади, – сказал Борн.

– Что? Он здесь?

– Это Фади пырнул меня ножом. Твой бульдог…

– Александр.

При звуках своего имени собака повела ушами.

– Ты натравила его на Фади.

Они здесь одни, во враждебном окружении. Мало того, что весь берег кишит украинскими милиционерами, так еще за ними охотится Фади.

– И что делает здесь Фади?

– Он говорил что-то об отмщении. За что, я не понял. Фади не поверил, когда я сказал, что ничего не помню.

Лицо Борна было бледным, покрытым потом. Однако Сорайе уже доводилось быть свидетелем его небывалой внутренней силы, решимости не только выжить, но и любой ценой довести дело до конца. Заразившись стойкостью Борна, молодая женщина повела его прочь от решетки. Руководствуясь быстро уменьшающимся конусом бледного лунного света, они торопливо пошли в глубь водостока.

В воздухе висела песчаная взвесь. Она обладала безжизненным запахом сброшенной змеиной кожи. Вокруг раздавались приглушенные скрипы и стоны, словно давали знать о себе убитые горем призраки. Трещины в песчанике, образовавшиеся под тяжестью сокрушающего веса наверху, были заполнены утоптанной землей. Через равные промежутки стояли могучие неструганые сваи, черные от плесени, скрепленные железными скобами, тут и там тронутыми пятнами бурой ржавчины. Между ними были перекинуты стропила и опорные балки. Пахло гнилью и разложением, словно сама земля, по которой проходил водосток, медленно умирала.