Тень Великана. Бегство теней (сборник) - Орсон Скотт Кард

– Нет, это без вас не обошлось, – возразил Питер. – Это вы свели с ума тех ребят в Боевой школе. Теперь все они – безумные короли, для которых жизни подданных – лишь пешки в примитивной игре за превосходство.

Невольно поморщившись, Рэкхем откинулся на спинку стула:

– Мы этого не хотели. И вряд ли они сошли с ума. Кто-то, вероятно, видит в начале войны некую пользу для себя, хотя даже представить пока не могу, кто именно. Ты единственный, кто от этого выигрывает, так что мы подумали…

– Хотите верьте, хотите нет, – сказал Питер, – я бы не начал подобную войну, даже если бы считал, что могу извлечь какую-то выгоду, собирая оставшиеся после нее осколки. Те, кто начинает войны, исход которых зависит от выкашиваемых пулеметами человеческих масс, – фанатики или идиоты. Полагаю, идиотизм можно со спокойной совестью отбросить. Так что… остается только Вирломи.

– Именно этого мы и боялись – что она действительно поверит в собственный образ непобедимой богини. – Рэкхем поднял брови. – Но ты же об этом знал. Ты с ней встречался.

– Она предложила мне выйти за нее замуж, – сказал Питер. – Я отказался.

– А потом она отправилась к Алаю…

– У меня такое чувство, что она вышла за Алая из мести.

– Она предлагала тебе Индию, – рассмеялся Рэкхем.

– Она предлагала мне безвыходную ситуацию. А я превратил ее в удачный шанс.

– Отказывая ей, ты знал, что она разозлится и сделает какую-нибудь глупость?

Питер пожал плечами:

– Я знал, что она сделает что-нибудь недоброжелательное. Попытается показать свою власть. Но я понятия не имел, что она попробует повторить то же самое с Алаем, и уж точно не мог представить, что он на это поведется. Неужели он не понимал, что она сумасшедшая? Не в клиническом смысле, просто опьяневшая от власти?

– Может, объяснишь мне, почему он так поступил? – спросил Рэкхем.

– Он из джиша Эндера, – ответил Питер. – У вас с Граффом наверняка столько бумаг на Алая, что вы даже знаете, когда он чешет себе задницу.

Рэкхем молчал.

– Слушайте, я не знаю, почему он так поступил, разве что, может быть, решил, будто сможет ею управлять. Когда он вернулся с Эроса, он был наивным и благочестивым мусульманским мальчиком, который с тех пор жил под колпаком. Может, он просто не был готов иметь дело с настоящей живой женщиной. Вопрос в том, что будет дальше.

– И как думаешь что?

– Почему я должен вам говорить, что я думаю? – пожал плечами Питер. – Какая мне польза от того, что вы с Граффом будете знать, чего я ожидаю и что собираюсь в связи с этим делать?

– Но ведь и вреда никакого.

– Вред есть. Если вы решите, что ваши цели не такие, как мои, вы вмешаетесь. Кое-какие моменты вашего вмешательства я высоко ценю, но сейчас у меня нет никакого желания, чтобы МФ или Министерство по делам колоний лезли не в свое дело. Слишком многими шарами мне приходится жонглировать, чтобы какой-нибудь еще циркач-доброволец ни с того ни с сего пытался мне помочь.

– Питер, а ведь Графф был прав насчет тебя, – рассмеялся Рэкхем.

– То есть?

– Когда не взял тебя в Боевую школу.

– Потому что я был слишком агрессивен, – криво усмехнулся Питер. – Ну и сами видите, кто занял мое место.

– Питер, – вздохнул Рэкхем, – подумай над тем, что ты только что сказал.

Питер немного подумал.

– Вы про жонглирование?

– Я про то, почему тебя не взяли в Боевую школу.

Питер тотчас же почувствовал себя полным дураком. Его родителям сказали, что его не приняли из-за того, что он слишком агрессивен – даже опасно агрессивен. Эту информацию он выведал у них в еще совсем юном возрасте, и с тех пор осознание собственной опасности стало бременем, которое он постоянно носил в душе. Порой это толкало его на безрассудные поступки, но чаще он не доверял собственному мнению, собственному моральному кодексу. «Поступаю ли я так потому, что это правильно? – думал он. – Поступаю ли я так потому, что это действительно пойдет мне на пользу? Или лишь потому, что по причине своей агрессивности я просто не могу сидеть и ждать?» Он заставлял себя сдерживаться, не повиноваться первому же порыву. Именно потому он использовал Валентину, а теперь Петру для написания самых опасных и демагогических статей – ему не хотелось, чтобы анализ текста указал на него как на автора. Именно потому он воздерживался от выкручивания рук странам, которые продолжали вести с ним игру вокруг вступления в СНЗ, – он не мог допустить, чтобы кто-либо воспринимал его как способного к насильственным действиям.

И все это время он исходил из ложной предпосылки.

– Я не столь уж агрессивен.

– В Боевой школе нельзя быть слишком агрессивным, – сказал Рэкхем. – Безрассудство – да, это может быть опасно. Но ведь никто никогда не обвинял тебя в безрассудстве? Впрочем, твои родители наверняка понимали, что это неправда, поскольку прекрасно видели, какой ты был расчетливой сволочью, даже в семилетнем возрасте.

– Гм… спасибо.

– Графф просмотрел результаты твоих тестов и показания монитора, потом поговорил со мной, и мы поняли: на роль командующего армией ты не годишься, поскольку люди тебя не любят. Извини, но это правда. В тебе нет теплоты. Ты не внушаешь чувства преданности. Ты мог бы стать хорошим командиром под началом кого-нибудь вроде Эндера. Но ты никогда не смог бы командовать всеми силами так, как он.

– Спасибо, но сейчас я прекрасно справляюсь.

– Ты не командуешь солдатами. Питер, разве Боб или Сури тебя любят? Готовы ли они за тебя умереть? Или они служат тебе, потому что верят в твою цель?

– Они считают, что мир, объединенный под моей властью Гегемона, будет лучше, чем мир, объединенный под властью любого другого или не объединенный вообще.

– Простой расчет.

– Расчет, основанный на доверии, которое я заслужил, черт побери.

– Но не на личной преданности, – сказал Рэкхем. – Даже Валентина никогда не была тебе предана, а ведь она знала тебя лучше, чем кого-либо еще.

– Она меня почти ненавидела.

– Слишком сильно сказано, Питер. Она тебе не доверяла. Она тебя боялась. Твой разум казался ей похожим на часовой механизм. Она всегда считала, что ты опережаешь ее на шесть шагов.

Питер пожал плечами.

– Но на самом деле это было не так, верно? – заметил Рэкхем.

– Править миром – не в шахматы играть, – сказал Питер. – А даже если и так, то это игра с тысячей могущественных фигур и восемью миллиардами пешек, причем способности пешек постоянно меняются, как и сама доска. Насколько далеко я могу заглянуть? Все, на что я способен, – занять позицию, где имею наибольшее влияние, а затем использовать любые имеющиеся возможности.