Решение номер три - Владимир Михайлов

Зенон медленно кивнул:

– И в самом деле. Нет, услышать-то я, понятно, услышал, но… Если бы тут же свет не погас, я ответил бы, как по игре полагается. У меня и словечко было заготовлено: «Сиулахтупсссинг» с присвистом на конце. Но этот, как ты назвал его, ёж уж слишком сильно меня озаботил.

– И вот тебе последовательность событий: слово – свет – предмет. На какие мысли она наводит?

– Постой, постой… Ты что думаешь: что тут зависимость?

– Почему бы и нет?

– Потому что это невероятно.

– А всё это, по-твоему, вероятно?

Уже через секунду Зенон нашёл ответ:

– Если бы между ними была какая-то связь, то… Я ведь только что произнёс слово! И что? Свет не гаснет, и ничего нового не возникает. Даже Кузя никак не реагирует – а ведь он таких звуков терпеть не может. Потому, наверное, и вышел. Где же зависимость? Нет её!

Эмигель, однако, сдаваться не собирался.

– Во-первых, не сказано, что тут годится любое слово. Нет таких языков, в которых всякое сочетание звуков имеет какой-то смысл. Это раз. И второе: может быть (он слегка приосанился), секрет не только в том, что произносится, но прежде всего в другом: ктопроизносит? А?

– Ах, по-твоему, тебе оказывается предпочтение?

– Меня с детства хвалили за чёткость артикуляции!

– Почему же в таком случае этого ежа прислали мне, а не тебе?

– Просто потому, что я тогда находился уже на пути сюда. И его подбросили мне, как говорится, на ход. Я ведь к тебе хожу по той самой просеке!

– Какадык! Да у тебя мания величия! Но я тебя быстро излечу.

– При чём тут мания? Простая неоспоримая логика.

– А вот сейчас увидим. Моё слово не сработало? Скажи теперь ты!

– Ну, пожалуйста!

– Нет, скажи!

– Да сколько угодно. Сейчас.

Эмигель Какадык закрыл глаза, несколько раз выполнил полное дыхание по йоге и лишь после этого произнёс громко, нараспев:

– Юглюмарчидарионус!

Прошла секунда, другая…

– Может, тебе помочь? Кузя, – обратился Зенон Птич к возвратившемуся в этот миг коту. – Давай, поможем гостю!

Кузя в ответ лишь выразительно мяукнул.

– Выключим свет, а? Может, тогда сработает это его «Юглюмарчида…»

Закончить Зенон не успел. Потому что свет погас, а когда через мгновение загорелся снова, на полу, рядом с хозяином дома, оказалось нечто, не более понятное, чем возникшие раньше.

– Ну, так что там насчёт предпочтений? – с ехидством в голосе поинтересовался Птич. – Артикуляция, говоришь?

Вместо ответа Миля выкрикнул:

– Игзедяшникомир!

И получилось. Хотя кот перед этим выразился неодобрительно. Тьма, свет – и вот вам ещё одно Нечто..

– Ах, так? Убрифьюфьюгирмот!

– А я – грюмподифарк!

Зенон налил себе стаканчик.

– Эуоайайайпусюах!

Эмигель свинтил крышку со второй, одновременно закачивая в грудь побольше воздуха:

– Ингрюсютальманухххушшач!..

– …

– Миля! Где ты? Ми-иля!

Это по интонации было криком, а по громкости – едва слышно. Потому, что голос даже не сел – он лёг и вставать, похоже, не собирался. Зенон тоже лежал, но ему-то подниматься пришлось. По делу. А ещё, наверное, и потому, что стало вдруг страшно.

Нет, он у себя дома был, не где-нибудь. Даже – в спальне. И даже на привычном диване. Но в остальном дом уже сам на себя не походил совершенно.

Опустив ноги на пол, Зенон сразу же на что-то наткнулся. Снова рывком задрал ноги повыше. Вроде бы без последствий. Он осторожно глянул – туда, вниз, на пол. Что-то там было, какая-то черепаха с рыбьим хвостом и четырьмя воронками на спине, как это они называются? Конусы, да. Это на неё он чуть не наступил. Хорошо, что спохватился, а то обязательно грохнулся бы на пол. Куда бы поставить ногу, чтобы не споткнуться о то, что рядом с черепахой: штука из вогнутых плоскостей, из которых во все стороны торчали узловатые – штыри, или трубки, или гвозди – в общем, какая-то бессмыслица. Зенон сидел, пытаясь мысленно проложить путь от дивана к двери, лавировать между всем безобразием, которое набилось в комнату, не оставив практически никакого свободного места. Пить надо меньше, подумал он, и гениальная простота и красота этой мысли вдруг поразила его, как никогда в жизни. Нет, не надо пить! Но опохмелиться надо было неизбежно. Однако подсознанием Зенон ощущал, что в доме больше ни глотка не найдёшь. Он помнил, что ещё раньше спрос превысил предложение. А организовать подвоз ночью сюда, на дачу, это даже не легенда, это просто корень квадратный из минус единицы. Но уж вода-то в кране быть должна? Её всё-таки не всю выпили? Не всю, утешал он себя, не всю. В кране она есть. А где кран? Да на кухне же. Ага, ладно. Ну, а кухня где?

Вопрос был не пустой. Потому что когда он всё-таки, то и дело наталкиваясь на всё новые предметы и машинально извиняясь, добрался до двери и выглянул в коридор, то ужаснулся окончательно и едва не заплакал – потому, наверное, не заплакал, что влаги в организме на слёзы уже не осталось.

Во-первых, в коридоре было темно. Или почти темно: этакие густые сумерки стояли, хотя лампа под потолком горела в полный накал; но свет её нижних уровней почти не достигал, потому что весь коридор оказался оккупированным не какими-то там овеществлёнными идиотизмами табуреточного масштаба и ещё меньше; нет, тут обитали гиганты, Эвересты и телебашни по отдалённому сходству, на деле же – плоды чьей-то фантазии, которую даже не назвать было буйной – белой горячкой страдала эта фантазия, если только не передозировкой чего-нибудь этакого…

– Пивка бы вместо этого содома, – хрипло простонал Птич. Он знал, что пива нет. И оно не появилось, естественно.

Хорошо ещё, что всё это пока просто существует тут, но никак не действует; а если бы они вдруг стали двигаться? Но на кухню не попасть, это ясно.

Подумал – и накликал. Потому что сверху, с одной из Джомолунгм, лихо закрученной штопором, всё же сорвалось что-то, чтобы упасть прямо на него, Зенона…

– А-а-а!!!

Впрочем, едва слышно от сухости. Рашпилем по чёрствой корке, вот таким был звук.

И сознание почти совсем исчезло. А если удержалось всё-таки на грани, то лишь потому, что упавший почти с потолка прямо на Зеноново плечо предмет оказался мягким, тёплым и к тому же мурлычащим.

– Кузя! Ах ты, родной…

– Миа-ауу.

Обнимая кота, Зенон уткнулся лицом в чёрный мех и хотел было проговорить ещё что-то, как можно более ласковое. Но, сами собой, слова вырвались совершенно другие:

– Пива хочу! Пиво! Где пиво!!