Победитель - Ежи Жулавский

И эта мысль…

Ихазель!..

Да, это имя давно в нем плачет, с той самой минуты, как он подумал об отлете как о деле решенном.

– Птичка ты моя золотая!

Такая тоска взяла, что зубами в запястье себе впился, чтобы не закричать.

– Прости меня, прости, – зашептал, словно Ихазель была здесь. Не мог ясно сказать, за что просит прощения, в чем состоит его мнимая или действительная провинность, но понимал, что речь идет о гибели грез, пленительнейших, чем все радуги в мире, об осквернении попросту тем, что рукой не коснулся, к груди не прижал, о растраченной, а может быть, и погубленной жизни, о любви…

Какая-то себялюбивая мыслишка неустанно подсказывала, что ничего худого он не сделал и незачем ему знать, отчего и в чем переменилась эта девушка, но вопреки этой подсказке он знал, что только от него зависело сохранить Ихазель благоуханным цветком, а превратилась она во что-то непостижимое и отталкивающее.

Надеялся, удастся справиться с душевным разладом хлопотами по подготовке к путешествию и доброй мыслью о Земле, но дело валилось из рук, а воспоминания о Земле перед внутренним взором застилало мертвым серым туманом.

Так и прошло время до самого вечера. Солнце багровело над чертой горизонта. Он смотрел на это солнце сквозь заалевшие оконные витражи, но стук в двери, сперва негромкий, а потом все более настойчивый, заставил отвлечься от раздумий. Марк встал и отворил двери.

Перед ним стоял Элем в торжественном облачении, в древнем высоком клобуке, с двумя паникадилами в руках У него за спиной на крыльце и на паперти толпилась пестрая свита из придворных и городских старшин, переходившая в бесчисленную толпу, которая залила всю площадь. Едва Марк появился на пороге, первосвященник бухнулся на оба колена, взмахнул паникадилами, и Марк оказался в густом ароматном дыму. Вслед за Его Высочеством бухнулась на колени свита. Народ, который из-за тесноты стать на колени не мог, склонил головы, приветствуя Победоносца протяжными криками.

А первосвященник, не переставая кланяться, запел:

– Благословен буди, владыка, с Земли явившийся, радость очей наших, на Землю уходящий! Ай-я!

– Ай-я! – жалобно подхватила толпа.

– Благословен буди, Победоносец, шерна поразивший и силу рукам человеческим подавший! Плачут наши сердца, о, на Землю уходящий! Ай-я!

– Ай-я! Ай-я! – стенала толпа.

– Мир ты нам даровал, мудрость исходила из уст твоих ради нашего просвещения! Почто же покидаешь нас, сирот несчастных, почто так скоро уходишь на лучезарную Землю? Ай-я!

– Ай-я!

– Благодарствуем тебе…

Марк отвернулся и ушел в собор, захлопнув тяжелые двери.

На крыльце его ослепило солнце, светившее прямо в лицо, и теперь он почти ничего не различал в сумраке, заполняющем огромный зал. И сам не понял, то ли действительно, то ли это ему кажется, что у черного амвона с золотой надписью стоит Ихазель. Давно он ее не видел, с того самого памятного свидания на кровле. Он медленно подошел к ней:

– Ихазель! Я возвращаюсь на Землю.

– Знаю, что собираешься.

В сумраке стали видны ее глаза, полные ужаса, какие-то безумные, и усмешка, криво замершая на губах.

– Ихазель!

Она быстро оглянулась. За амвоном раздался едва слышный шорох.

С застывшим лицом, словно руководимая чужой волей, она дрожащими, негнущимися пальцами стала расстегивать платье на груди.

– Иди сюда.

И вдруг всплеснула руками.

– Нет! Нет! Беги! – воскликнула сдавленным голосом. – Зови людей! И уходи! Сжалься надо мной! Сжалься над собой! Беги! Возвращайся на Землю!

Он схватил ее за вытянутую руку:

– Ихазель, что с тобой?

Снова раздался шелест. Ихазель побледнела, в глазах у нее мелькнул жуткий страх.

– Иди сюда, – беззвучно сказала она. – Укрой лицо свое на груди моей, склонись ко мне Мое тело благовонно и прекрасно, как смерть…

В этот миг открылись боковые двери. В собор робко вошло несколько человек. Увидев их, Ихазель издала вопль, не понять, то ли ужаса, то ли радости, и бросилась прочь. Марк хмуро обернулся к вошедшим. А они смиренно приблизились с приветственным поклоном:

– Буди здрав, учитель!

То были его немногочисленные ученики, пришедшие попрощаться, их печаль была искренней. Марк сел на пол у подножия амвона и заговорил с ними. Вдруг почудилось, что позади в сумраке промелькнула какая-то черная тень и вмиг исчезла у перехода в старый дворец, но то не иначе как почудилось.

Ученики плакали. Он утешал их, объясняя, что должен уйти, что дальнейшее пребывание добра уже не принесет. Что он верит: они – зерно, оставленное тут для посева, который спустя многие века непременно принесет урожай. Уймутся страсти, забудется вражда власть имущих против него, как только он исчезнет с глаз. И еще он очень устал и стосковался по дому, а тот заждался хозяина на сверкающей звезде над Великой пустыней…

Ученики стали расспрашивать его о многих вещах, советоваться, как им себя вести после его ухода, и просить у него обещания непременно вернуться.

Так они беседовали тихими голосами в сгущающейся темноте, когда снова раздался стук в дверь. Испуганные голоса призывали Победоносца. Марк неохотно встал и пошел отворить.

На пороге с исказившимися от страха лицами стояли гонцы, недавно отправленные в Полярную страну.

– Владыка, твоей машины нет!

Марк в первый миг не осознал этого ужасного известия.

– Что-что?

– Твоей машины нет, владыка! – повторили они.

Не иначе как это известие уже успело распространиться, потому что город выглядел охваченным смутой и тревогой. На площадях и улицах толпился народ, громко и удивленно толкуя об исчезновении машины Победоносца.

Марк стоял как громом пораженный, не в силах вымолвить слова.

На Луне имеются три подробных описания смерти человека, при жизни носившего прозвище «Победоносец», явившегося неизвестно откуда во времена первосвященника Крохабенны, а в дни правления его преемника Элема подвергнутого публичной казни. Первое из этих описаний и, как представляется, наиболее раннее было составлено во времена правления Севина, который, приказав удавить своего предшественника Элема, занял затем первосвященнический престол. В то время Победоносец еще не был объявлен святым. Почитать его в качестве пророка и великомученика Севин распорядился лишь под конец своего правления.

Второе описание, значительно более позднее, принадлежит перу историка Ошипки, выдающегося ученого, который в течение многих лет был президентом Братства Истины.

Что касается третьего описания, то мнения специалистов разделяются: одни приписывают ему весьма почтенный возраст, утверждая, что оно составлено одним из друзей и учеников казненного Победоносца; другие, в свою очередь, полагают, что оно возникло в сравнительно недавнее время на основе устной традиции, которая поддерживалась в течение многих поколений.