Сад камней - Яна Дубинянская

И вдруг его тело потеряло вес. Внезапно, будто отключили силу тяжести; от изумления я разжала пальцы. Он не упал, остался в странной полулежачей позе — опираясь на локоть, наверное. Другой рукой медленно провел по лицу, счищая снег.

Метель снова стала мелкой, прозрачной, секущей. Михайль пытался проморгаться, ритмично вспыхивали искорки в его глазах, это ведь отраженный свет, и его источник где-то рядом… Оглянулась через плечо и проследила взглядом по лучу, явственно обозначившемуся в снежинках. Щель по краю неплотно притворенной двери, моей двери — совсем близко.

Повернулась к Михайлю, он уже сидел, загрузнув в снегу, безуспешно вытряхивал снег из непокрытых волос и что-то неразборчиво бормотал, гудел без слов. Ничего, сейчас отогреется, начнет соображать. Только добраться, уже осталось немного, совсем чуть-чуть.

Потянула его за руку и вяло, почти без эмоций, удивилась неподъемнейшей тяжести, да как я вообще могла куда-то его тащить? Наклонилась к самому лицу, жестко и с силой затрясла за плечо:

— Может, все-таки попробуешь встать?!

* * *

Простите, но на вашем месте, патрон, я не стал бы подписывать. Если желаете знать мое мнение, тут имеют место мошенничество и грабеж. Разрешите обосновать? Это отнимет у вас не больше пяти-шести минут.

Аренда девятнадцать евро в сутки. Вы были раньше в тех краях, патрон? Я наводил справки. За девятнадцать евро в сутки там можно было бы арендовать дворцовый комплекс, если б он там, конечно, был. Тем более на длительный срок; я вообще не понимаю, почему вы договаривались посуточно. Дешевле обошлось бы купить эту землю со всеми постройками и прилегающим лесом. Да, я в курсе, что она не продается. Я о грабительской аренде.

Подведение коммуникаций — пятьдесят тысяч евро. Каких таких коммуникаций, разрешите уточнить? Да за подобную сумму местная рабочая сила… Хорошо, буду краток. Эти деньги разворуют и пропьют. На девяносто процентов.

Высокотехнологичное оснащение — полмиллиона евро. Оставляю их на вашей совести, патрон. После всех ваших объяснений я так и не сумел постичь, что именно вы имеете в виду.

Транспортировка коллекции — шесть тысяч евро. Страховка — триста тысяч. Пропускаем: во все, что касается вашей коллекции, я не вмешиваюсь.

Железная дорога — двадцать тысяч евро. Если я правильно понимаю, тут вы имели дело с государственной структурой, сложно, да, разумеется. Но можно было разговаривать жестче. В этой стране, насколько мне известно, чиновники начинают торговлю с совершенно нереальных цифр, а затем соглашаются на вполне приемлемые. Почему вы не посоветовались вовремя со мной?

Отступная семье Каменок — пять тысяч евро. Из соображений человеколюбия, я уже молчу о практических, эту сумму следовало бы сократить как минимум вдвое, а лучше на порядок. Эти люди никогда не видели даже приблизительно сопоставимых денег. Последствия непредсказуемы.

Статисты — пятнадцать евро в сутки. Подождите, это общий бюджет или каждому? Ну хоть тут вы меня успокоили. Хотя, честное слово, хватило бы и десяти, даже и восьми на всех. Поинтересуйтесь при случае ставками в местном театре.

Реквизит (полный список прилагается) — четыре тысячи евро. Штучная работа, понимаю. Допустим.

Так. Ну, по этому пункту я воздержусь от комментариев. Хотя, патрон, если бы вы не дали этому человеку понять, что он может диктовать вам условия… Хорошо, молчу. Тридцать тысяч евро, майн готт…

Настоятельно рекомендую вам пересмотреть бюджет. Ваше право, патрон, пренебречь моими рекомендациями, но…

Да, конечно. Сегодня же передаю в банк.

Не смею больше отнимать ваше время, патрон.

* * *

— Подожди. А кто тебе сказал?

— Как это кто? Все.

— Вот так прямо подходили по очереди к ручке и докладывали: скончался наш горячо любимый гениальный художник Михайль Коген?

— Перестань. Нет, конечно.

— Что, не гениальный?

— Не подходили и не докладывали. Первое время, как я вернулась оттуда, от меня вообще пытались скрыть… Но я узнала потом. Не помню от кого.

— Ага, помнить еще такую фигню.

Лукаво посмотрел снизу вверх, подмигнул веселым черным глазом. Михайль сидел на ледяном крыльце, завернувшись в откопанную то ли на кухне, то ли в подполе бесформенную старую валяницу, он утонул в ней весь, целиком, чуть не до глаз. Где-то в глубоком, как нора, безразмерном рукаве пряталась чашка кофе, и наружу вырывался пар — будто клубы дыма из тоннеля. Поднес ко рту, закрыв видимую часть лица, отхлебнул. Снова глянул нахально и прямо:

— Ну, Чернобурка? Вспоминай. Кто тебе сообщил прискорбную весть? А то самому интересно.

Он хихикал, и кутался в древний гардус с оборванными кистями, и счастливо крякал, отпив очередной глоток, и выпускал колечками в морозный воздух пар изо рта, и между делом болтал со мной, стоящей на крыльце ступенькой ниже с почти нетронутой чашкой в руках. Михайлю было хорошо, он получал многослойное, стереоскопичное удовольствие от жизни, как всегда умел это делать. Какая я все-таки дура. Не мог же он, в самом деле, ни с того ни с сего умереть.

— Наверное, Ольга сказала? — предположил, хитро сощурившись. — Да?

— Не помню, правда.

Я правда не помнила, такие невозможные, немыслимые вещи подсознание блокирует, затирает, задвигает подальше во имя самосохранения. Даже в сценарии у меня эта сцена опущена, оставлена за кадром; да она все равно не работала бы, там и так слишком много эпизодов, в которых кто-то узнает про чью-то смерть.

— Это она из ревности, — убежденно заявил Михайль. — Ну дает баба.

— Из ревности? Оля?

— А ты как думала? Она к тебе всегда ревновала зверски… слушай, классный у тебя кофе, Чернобурка, свари еще. Ни к кому другому так, как к тебе.

— Не ври.

— Я никогда не вру. Тем более тебе, это же бесполезно. Все равно ты видишь меня насквозь.

Все он врал, никогда я не видела его насквозь. Наше с ним неоспоримое, многократно декларированное им же самим, и другими тоже, сходство ни разу не предполагало взаимной прозрачности и ясности. Михайль тоже ничего обо мне не понимал, никогда, иначе бы… Но все это неважно. Он жив. Произошла непостижимая, глобальная, многоступенчатая ошибка, мистификация, не знаю.

В конце концов я не видела его мертвым. А сейчас вот он сидит здесь, передо мной, на крыльце — живой. Какие еще требуются доказательства, зачем нужны объяснения?

Ну… просто интересно.

— А где ты был все это время?

— Путешествовал, — отозвался он, не сморгнув. — Весь шарик практически объехал, и не галопом, останавливался, жил везде подолгу. Чертова прорва этюдов, гигабайты фоток, я тебе как-нибудь покажу. Кучу новых больших вещей задумал, вот выберемся отсюда, и засяду писать… Ты же сама тогда изо всех сил намекала, что у меня творческий кризис. Гении, как учит нас история, всегда спасались от кризисов путешествиями, чем я хуже?