Крест и корона - Нэнси Бильо

И довольно скоро мы наконец остались одни.

Я откашлялась и сказала:

— Очень рада видеть вас в добром здравии. — С каким трудом дались мне эти слова!

Джеффри осторожно ответил:

— И я вас тоже, сестра Джоанна. — Он помолчал. — В последний раз я видел вас при весьма печальных обстоятельствах.

— Верно. Но, к счастью, это все в прошлом.

— И как вам удалось выкрутиться?

— С меня сняли все подозрения и отпустили обратно в Дартфорд.

— Вам повезло.

Я не знала, что еще ему сказать. Я сама давно хотела поговорить с Джеффри наедине, а теперь словно воды в рот набрала.

Молчание нарушил он сам.

— Никто не знает, что я два дня провел в Тауэре, — тихим голосом произнес Джеффри. — Меня тоже отпустили. Сэр Уильям Кингстон проверил, есть ли мое имя в списке констеблей Рочестера — эти списки имелись в Лондоне. И этого, вкупе с моим заявлением, данным под присягой, оказалось достаточно. Официально я так и не был арестован. И потом, когда меня выпустили, я вернулся домой и сказал главному констеблю, что задержался в Лондоне, где останавливался в одной из гостиниц. Долгое время я боялся, что кто-нибудь придет и расскажет или что мне на службу пришлют письмо. Но ничего такого не случилось.

— Понятно.

Он прикусил губу.

— Я буду вам признателен, если вы сохраните в тайне мое участие в вашем деле. Это может погубить меня.

— Но вы сами чуть не раскрыли то обстоятельство, что это именно я весной покинула Дартфорд без разрешения, — сердито заметила я.

— У меня имеются определенные обязанности, — сказал Джеффри. — Я подчиняюсь мировому судье Кэмпиону и должен всячески помогать ему в расследовании. Я очень многим обязан ему.

— Да неужели?

Вид у Джеффри был смущенный, но он продолжил:

— Он, в отличие от меня, человек состоятельный и оплачивает большую часть моего жалованья из своих личных средств. Констеблям платят гроши — уж не знаю, известно ли вам это.

Снаружи из галереи до нас донесся звук женских голосов. Я подумала было, что это возвращаются сестра Элеонора с сестрой Агатой, но голоса вскоре смолкли.

— Джеффри, я должна сказать вам кое-что, — начала я.

Глаза его расширились, когда он услышал свое имя из моих уст.

— То, что я наговорила о вас в Тауэре, когда вас привели в камеру… В общем, это неправда, я вовсе так не думала. — Наконец-то я сделала это. Но мои слова, казалось, не удовлетворили Джеффри.

— Тогда почему же вы это сказали? — спросил он.

— Герцог Норфолк — страшный человек. Вы не знаете его так, как я. Если бы я стала выгораживать вас, он только насторожился бы.

Мой собеседник прищурился:

— Небось за брата Эдмунда вы заступились — тут вас ничто не остановило.

— Здесь совершенно другие обстоятельства, — возразила я.

— Что, интересно, этот человек делает в Дартфордском монастыре? Я непременно все выясню, — заверил меня Джеффри. — Насколько я понимаю, монахини должны быть отделены от братьев и монахов.

— Мы не молимся вместе, не работаем вместе, не едим вместе, — сказала я.

— И не спите вместе?

Моя рука была быстра, как хлыст. Звук пощечины разнесся по залу. Я в ужасе уставилась на свою покрасневшую ладонь.

Джеффри прижал руку к щеке.

— Пожалуй, я это заслужил. — Он рассмеялся. — Тут у вас для монастыря что-то раздается многовато ударов.

Прежде чем я успела ответить, вошла сестра Элеонора в сопровождении взволнованной и смущенной сестры Агаты.

— Не понимаю, чем я могу быть полезной, — заявила начальница послушниц.

Джеффри указал на гобелен:

— Кто эта девушка?

Сестра Агата смешалась:

— Дафна. Героиня античного мифа. Отец, чтобы спасти ее, превратил в дерево.

— Спасти от чего? — спросил Джеффри.

Она показала на трех охотников:

— От них. От этих людей, которые ее преследовали. — Она скользнула по мне взглядом и понизила голос: — Мы не обсуждаем, с какой целью.

— И что, эту девушку срисовали с какой-то реально существующей? — продолжал свои расспросы констебль.

— Нет-нет, — ответила сестра Агата. — Мы никогда так не делаем.

— Но вы и сестра Элеонора обе сказали, что она на кого-то похожа, — настаивал Джеффри.

Сестра Агата посмотрела на светловолосую красавицу на гобелене — ноги ее оплели ствол, из рук прорезались листья.

— Я не обратила на это внимания, когда гобелен ткали, но теперь, много месяцев спустя, когда смотрю на девушку, то вижу… сходство с сестрой Беатрис.

— Да, — выдохнула сестра Элеонора. — Именно.

Джеффри посуровевшим голосом поинтересовался:

— Кто такая сестра Беатрис?

— Послушница, которая покинула монастырь в тысяча пятьсот тридцать пятом году, — сказала сестра Агата. — Когда приехали уполномоченные короля. Они собрали нас и объявили, что все, кому еще не исполнилось двадцати пяти лет, должны покинуть монастырь. Но таковых среди нас не оказалось. Тогда уполномоченные спросили, не хочет ли кто-нибудь покинуть обитель добровольно. Дескать, им велено задавать этот вопрос во всех монастырях. И тогда вперед вышла сестра Беатрис. Она сказала, что хочет уйти из монастыря. Но не объяснила, по какой причине. Как только она…

— Этого достаточно, — прошипела сестра Элеонора.

— А сестра Беатрис была знакома с лордом Честером?

— Конечно нет, — ответила сестра Элеонора.

— И где она сейчас? — продолжал расспросы Джеффри.

— Не знаю. Наверное, живет в своей семье. У них дом неподалеку от Кентербери.

Внезапно сестра Агата испустила крик и указала пальцем теперь уже не на Дафну, а куда-то в угол гобелена, где за водорослями виднелась голова старого речного бога.

— Вы знаете, на кого он похож? На настоятельницу Элизабет.

— На кого? — переспросил Джеффри.

— На нашу бывшую настоятельницу — она умерла в прошлом месяце, — пояснила сестра Элеонора. — Но это просто смешно. Она была моей родной тетей, и я бы знала, если… — Голос ее замер.

Я вгляделась в фигуру. И вдруг, потрясенная, увидела: седые волосы, нос с горбинкой, большие голубые глаза. Сомнений не оставалось: речной бог напоминал настоятельницу Элизабет Кросснер.

— Кто отвечает за гобелены? — поинтересовался Джеффри.

Мы переглянулись.

Сестра Элеонора неохотно выдавила:

— Сестра Елена. Она рисует сюжет и сама ткет лица и фигуры. Я найду ее и приведу сюда, хотя…