Карательный отряд - Александр Тамоников

– Я ценю твой юмор, девочка, однако ты не ответила на вопрос.

– У меня нет ответа на него!

– Ладно! Скажи, а для чего вам вообще вся эта игра? Что, у Союза нет сил, чтобы нанести по лагерю ракетный удар? Или ваше правительство пугает реакция мировой общественности? Да Советам плевать на все мировое сообщество. Применяете же вы вакуумные бомбы? Так почему сейчас не стереть с лица земли лагерь подготовки моджахедов? И надо-то всего ничего. Один пуск «Луны-М».

– А вы неплохо разбираетесь в ракетном вооружении Советского Союза! – заметила Гуля.

– Учили!

– Да! Всех нас чему-нибудь да учили. Ракетный удар, без сомнения, уничтожил бы и лагерь, и всех, кто в нем находится. Вместе с душманами, вами, инструкторами-американцами, и… пленными. Обречь же на гибель своих солдат, имевших несчастье попасть в плен к моджахедам, мы не можем!

Слейтер изобразил удивление:

– Что я слышу? Ты заговорила о человечности? Ты – представительница Империи зла?

– Эту Империю создали ваши спецслужбы и средства массовой информации, и вы, господин Слейтер, прекрасно это знаете! Но… ближе к делу! Вы передадите письмо Баженову?

Сержант махнул рукой:

– Черт с вами, упрямая девчонка! Передам. Однако если ваше руководство отказывается от ракетного или массированного авиационного удара по лагерю, то, значит, оно планирует наземную операцию против Фархади.

Гуля улыбнулась:

– Я этого не говорила, Слейтер!

– А мне не нужны слова. Лагерь – проблема вашего командования, и оно вправе устранять ее по своему усмотрению. Сейчас мне нужно получить то, для чего мужчина приходит в публичный дом.

Слейтер внимательно взглянул в глаза молодой женщине, и в них без особого труда читалось желание близости с ним.

Гуля улыбнулась:

– Конечно, Энди! С этой минуты перед тобой проститутка, готовая сделать для тебя все, что ты пожелаешь.

Она сбросила с себя белый балахон и предстала перед американцем голой:

– С чего начнем, милый?

Сержант подошел к Гуле. Погладил шершавыми ладонями ее упругие груди и, резко притянув девушку к себе, схватил ее за ягодицы.

– А начнем мы, дорогая, с самого начала.

Слейтер опрокинул Гулю на кровать. Сорвал с себя одежду и набросился на такое желанное, открытое для любви тело.

Этим же вечером в комнате особого, как и лагерь, барака, кое-как проглотив ужин, сидел на кровати под кондиционером старший лейтенант Баженов. Настроение у него было паршивым. В голове билась единственная мысль. Он предатель. Да, предатель, потому что находится здесь, в этом бараке, в комнате со всеми удобствами. Он не нашел в себе силы достойно, как подобает офицеру, ответить душману Фархади. Другой на его месте плюнул бы в рожу этому ублюдку. Баженов не смог. Он выслушал предложение начальника лагеря. Обещал подумать и уже этим обещанием, по сути, согласился на сотрудничество. Если он не нашел силы отказаться сегодня, то в понедельник тоже не сможет это сделать. Да, при желании можно найти оправдание своему поведению. Мол, глупо гибнуть за просто так. Надо осмотреться, прикинуть, что к чему, чтобы потом, выбрав момент и подготовившись, бежать отсюда. Но перед кем оправдываться? Перед собственной совестью? А она не принимает оправданий. Совесть говорит: ты струсил, старший лейтенант. В первом же бою сдался в плен. И какая разница, что был контужен? На перевале не имел возможности сражаться до конца. Это так. Но потом, оклемавшись во время марша, почему не попытался бежать? Почему, собрав силы, не напал на ближайшего конвоира? Не обезоружил его и не расстрелял духов? Тем самым не освободил себя и своих подчиненных. Почему продолжал послушно идти, позволяя головорезам, уничтожившим Залепина, Гиви Гуагидзе, ребят роты и взвода сопровождения, погонять себя, как барана?

Баженов, обхватив голову ладонями, простонал:

– Господи! Ну почему меня не убили на перевале? Почему ты допустил, чтобы я остался жить? Для чего? И как мне теперь жить?

Старший лейтенант сидел, качаясь взад-вперед, и не заметил, как дверь в его комнату открылась, и в помещение вошел пожилой, стройный мужчина в советской полевой форме.

Он, увидев, в каком состоянии находится Баженов, рявкнул:

– А ну отставить, старший лейтенант!

Сергей вздрогнул и, следуя правилам воинской вежливости, встал.

Мужчина погладил усы:

– Вот так-то лучше, а то причитаешь, как беременная баба, брошенная любовником. Садись!

Баженов присел на прежнее место.

Мужчина, пододвинув стул, устроился напротив, представился:

– Я, Сергей Дмитриевич, полковник Довлатов, Эркин Довлатович. В настоящее время командир формирующейся бригады «Свобода». Перешел на сторону моджахедов сознательно, так как считал и считаю, что ввод советских войск в Афганистан – это не оказание непонятно кому мифической интернациональной помощи, а чистой воды оккупация Советским Союзом соседнего, дружественного, суверенного государства. Оккупация, имеющая целью установить в Афганистане тот режим, который выгоден Кремлю. Уничтожение самобытной афганской культуры, насилие над верой людей, живущих на этой земле. Тебе этого не понять. Ты не мусульманин. Я мусульманин. И я не мог видеть, как моя вера уничтожается вместе с тысячами ни в чем не повинных единоверцев. Не тебе мне рассказывать, сколько мирных кишлаков советские войска разгромили из-за того, что люди в них не пожелали принять власть Советов. Ты прекрасно знаешь, что нередко кишлаки стирались с лица земли из-за случайного выстрела, который мог произвести ребенок, впервые взявший в руки старое ружье отца. И без разницы, что этот выстрел не достигал цели. Он был сделан, а значит, надо уничтожить кишлак. Чтобы другим неповадно было.

– Для чего вы все это мне говорите, полковник? – спросил Баженов.

– Для того, чтобы ты понял. Тебе выпал шанс в корне изменить жизнь. Что тебя ждало в Союзе, если допустить, что ты невредимым вернулся бы из Афганистана? Ну, возможно, пять лет командировки в одну из стран Варшавского договора. А потом? Вновь ТуркВО или ЗабВО? Военные городки с ущербными домами офицерского состава, где в трехкомнатной квартире ютятся три семьи? Хорошая зарплата? Но так ли она высока, если супруга не работает, сидит с маленькими детьми? Карьерный рост? Генеральские лампасы, столица? Не исключено, если у тебя есть высокопоставленный родственник. У тебя есть такой родственник?

Сергей буркнул:

– Нет!

– Вот! Нет! А значит, в лучшем случае ты дослужился бы до полковника и в пятьдесят лет вышел на пенсию. Стариком, отдавшим силы и здоровье службе. И это, если ты вернулся бы из Афганистана невредимым. А если инвалидом? Кому бы ты, кроме родителей, был нужен? Государству? Ему нужны здоровые люди! Я знаю, что тебе предложил Фархади. Соглашайся, мой тебе совет. И ты согласишься, если не дурак, напичканный идиотскими утопическими идеями построения благополучного коммунистического общества, формации, где от каждого по способности и каждому по потребности. Ты хоть раз задумывался, какой придурок станет работать, если и без этого получит все, что захочет? По потребности. Одно слово, утопия. То же, что обещает Фархади, – реальность. Свобода, деньги, обеспеченная жизнь. Понимаю, сейчас тебя мучают угрызения совести. Ты считаешь себя предателем! Это пройдет. И потом, кого ты предал? Тех, кто послал тебя умирать за утопические идеи? Так они первыми предали тебя, обманув в главном. В том, что ты воин-интернационалист, а не оккупант. Солдат, выполняющий приказ, а не банальный убийца. А ты и оккупант, и убийца. Хотя бы потому, что служил в войсках, ведущих активные боевые действия против страны, которой никто не объявлял войну. С Японией у нас мирного договора нет, и Союз до сих пор находится в состоянии войны с ней. Правительству Афганистана войну не объявляли. Так как назвать тех, кто исполняет заведомо преступные приказы? Кем был недавно и ты? Вот о чем подумай, а не о том, что ты кого-то предал. Никого ты не предавал, старший лейтенант. Никого! Здесь пить запрещено, но если захочешь расслабиться, что, по-моему, тебе просто необходимо, дай мне знать через дневального! Найду немного спирта.