Вулкан страстей наивной незабудки - Дарья Донцова

– Как вы с ним познакомились? – удивилась Аня. – Ходили везде только с мамой или Кариной.

Гортензия тяжело вздохнула.

– Порой мне удавалось мать одну оставить в квартире, я боялась, конечно, но иначе могла с ума сойти.

– Тюремщик стережет заключенного, но и сам с ним за решеткой сидит, – кивнул профайлер. – Так где вы свели знакомство с Несмеяновым?

– Не помню, – соврала Горти.

– Думаю, вас кто-то друг другу представил, – продолжал Александр Викторович. – Ни вы, ни Филипп не стали бы общаться с незнакомыми. Кто этот благодетель, а?

Гортензия насупилась.

– Какая разница? Не ваше дело! Я взрослая, имею право распоряжаться собственной жизнью. Не помню!

– Вы подумайте, – попросила Буль, – а я пока кое-что объясню.

Люба встала, подошла к доске, взяла фломастер и начала чертить, приговаривая.

– Когда горло перерезают тесаком, то кровь взлетает фонтаном. Убийца в секунду пачкается, как правило, он не успевает отскочить и оказывается весь измазан: руки, лицо, волосы, одежда. Сердце не сразу прекращает работу, оно бьется, выталкивая кровь из системы. Но у девочки, по словам матери, только руки-ноги были измазаны, и понятно почему, она ходила по кухне, наклонялась над телом, дотронулась до покойного.

– Не думаю, что Гортензия лишила жизни брата, – вмешался Ватагин, – все ее дальнейшее поведение свидетельствует об ином. И сомневаюсь в виновности Галины Сергеевны. Она, совершив ужасный поступок, не смогла бы пойти в сквер и беседовать с мужем. Не тот у нее склад психики. Некоторые дети маньяков гордятся своим родителем, обожают его, стараются повторить «подвиги» отца. И в этом случае можно говорить о дурной наследственности, но Галина Сергеевна строила свою жизнь так, чтобы не превратиться в Марину Степановну, Сергея Петровича или Николая. Это ее самый большой страх, стать такой, как они. Я не верю, что мать лишила жизни сына.

– Думаю, ни Гортензия, ни Галина Сергеевна не виноваты. Александр, помните дело Браткиных, – подала голос Буль.

– Конечно, – кивнул Ватагин, – этот случай описан в разных научных работах. Даже диссертация на эту тему есть. Семья из трех человек. Борис – муж, Елена – жена, Вера – сестра Елены. Последняя – лежачий инвалид, родственники за ней ухаживали много лет, устали, измучились, никогда вместе никуда не ходили. В день пятнадцатилетия свадьбы Борис говорит Елене, что приготовил ей сюрприз, и зовет жену в магазин, чтобы купить ей колечко. Вера впервые остается одна. Пара идет на рынок в Лужники, и там они друг друга теряют. Важная деталь: Браткины живут на Ленинском проспекте, им до стадиона пять минут пешком. Супруги ищут друг друга больше часа, в конце концов встречаются, приобретают кольцо, возвращаются домой и видят, что Вера задушена. Борис думает, что больную сестру убила Лена, а жена считает виновным мужа. Они обожали друг друга, но никогда не разговаривали откровенно. Это основная беда всех супружеских пар: неспособность откровенно беседовать, выложить партнеру, что у тебя на душе. Американцы бегают к психотерапевтам, европейцы горстями глотают антидепрессанты, русские пьют водку. Но почему-то никто не хочет просто обсудить свои проблемы с домашними. Браткины тайком хоронят Веру, три года пытаются жить нормально, потом Елена принимает большую дозу снотворного, ее откачивают, и она признается врачу, что живет с мужем-убийцей, знает, что он задушил Веру ради нее, хотел избавить ее от камня на шее, но Лене страшно, плохо… Затевается следствие, Борис объясняет полицейским, что Елена лишила жизни Веру ради него… И в конце концов истина торжествует. Несчастного инвалида на тот свет отправил сосед по подъезду, он знал, что Браткины недавно продали дом в деревне, получили приличную сумму денег… дальше нам неинтересно. Похоже, у вас та же ситуация. Мать считала виновной дочь, а та…

– Мама, – прошептала Гортензия, – за что ты в день смерти Никиты просила у меня прощения? Я думала, за смерть брата.

– Нет, – зарыдала Галина, – я извинялась за то, что тебе пришлось его зарезать. Решила, что это чудовище накинулось на свою младшую сестру, хотело ее изнасиловать. И эта чертова мертвая кошка в твоем сарафане…

– Я сто раз повторяла, что его украли, – заплакала Горти, – а ты не верила! Боже, что мы наделали! Я считала, что ты зарезала Никиту, ты же дочь маньяков! Почему мы ни разу по душам не поговорили? Сколько прекрасных лет мы потеряли! Почему?

Обе Моисеенко залились слезами.

– Да, вам следовало хоть раз побеседовать откровенно, – мягко произнес Ватагин.

– Я боялась даже думать об этом, – всхлипнула Гортензия. – Вдруг бы мама призналась? И что мне тогда делать? Сдавать ее в полицию?

– И я… я… также, – залепетала Галина.

– Ну давайте хоть сейчас будем честными и откровенными, – попросил Иван. – Гортензия, кто познакомил вас с Филиппом?

– Кара, – ответила младшая Моисеенко, – я бы сама никогда не решилась на этот шаг. И у меня от Карины никогда секретов не было.

– Она знала, что вы подозреваете мать в убийстве? – уточнила я.

– Да, – подтвердила Гортензия, – и очень меня поддерживала, говорила: лучше не обсуждать все с мамой, неизвестно, чем это закончится. Надо потерпеть немного, Галина Сергеевна уже пожилая. Когда мать решила меня замуж выдать, Кара посоветовала мне уйти из дома, объяснила: если я поставлю печать в паспорте, разойтись потом будет трудно, придется в суд подавать. Мама скончается, а у меня появится другой надсмотрщик. Нужно стать хозяйкой своей судьбы, за моей матерью присмотрит она, Карина, мне не стоит ни о чем беспокоиться.

– Интересно, – протянула я.

Хлебникова встала.

– Разговор затянулся, а у меня вечерний прием. Пациенты ждут.

– Погоди, – прошептала Галина Сергеевна, – Кара, ты была в курсе, что Горти считает, что я зарезала Никиту?

– Да, мама, это так, – подтвердила вместо Хлебниковой дочь, – не знаю, почему я ей рассказала, она меня через некоторое время после похорон брата расспрашивать стала: «Не знаешь, почему тетя Галя в тот страшный день свой халат и косынку выбросила в мусорный контейнер? Я это видела. Все в крови было…»

Галина выпрямилась и замерла с открытым ртом. Горти продолжала:

– Кара мне всегда помогала, она меня отвела к Филиппу, мой голос покорил его сразу. Если б только вы знали, какой у меня успех! Клуб сейчас закрыт, но один из его постоянных клиентов, Олег Федькин, крупный продюсер. Я набралась на площадке Несмеянова опыта, Федькин месяц назад предложил мне уйти под его крыло. Я согласилась, и мы ждали, пока мой договор с Несмеяновым закончится. Это Кара сказала, что надо матери открытки отправлять, и я ее послушалась. Я мать, несмотря ни на что, люблю, и Карина правильно рассудила: мама могла начать меня искать, а этого не надо. Но пару месяцев назад она сказала: «Пока больше не пиши открытки. Я убедила Галину, что ты уехала из России, так лучше всем будет».

– Но… но… но… – начала заикаться Галина, – Кара… ты же… знала… что я считаю убийцей Горти… ты один раз застала меня в слезах… Давно… ты еще в институте училась… Гортензию положили в больницу с аппендицитом… я дома была одна… ты… ты… Я все рассказала, мне было очень плохо, это случилось в одну из годовщин смерти Никиты… Кара… ты сказала, что ночью стояла на балконе своей детской… ну в тот день… когда Никиту зарезали, тебе не спалось. Было часа два, светила луна, и ты увидела, как из нашего подъезда выбежала Гортензия с окровавленным халатом, косынкой и бросила вещи в помойку. Мне стало плохо. Подтвердились мои страшные подозрения. А ты… мне помогла, принесла лекарство… пояснила, что нельзя ничего Горти рассказывать, надо просто за ней приглядывать. Сказала: «Я вас никогда не брошу».