Повседневная жизнь армии Александра Македонского - Поль Фор

«В Александрии, — как пишет Полибий (XXXIV, 14), сам побывавший здесь два века спустя после ее основания, — можно различить три класса населения. Первый — это туземцы-египтяне, деятельные и общительные; другой состоит из наемников, народа тупого, многолюдного и грубого: в Египте издавна существовало обыкновение содержать иноземных солдат, которые благодаря ничтожеству царей приучились больше командовать, чем повиноваться. Третий класс составляли александрийцы, которые точно так же и по тем же самым причинам не отличались большой любовью к гражданскому порядку, но все-таки были лучше наемных солдат. Александрийцы — греки, хотя и смешанные, но не забывшие окончательно греческих учреждений… Этот народ был уничтожен по большей части Эвергетом Фисконом («Пузатым Благодетелем», то есть Птолемеем VII, 145 год и сл.), при правлении которого я посетил Александрию. Многократно смущаемый восстаниями, Фискон передал народ в руки солдат и истребил его». Не впадая в анахронизмы или обобщения, следует отметить, что все Александрии, основанные войском между 330 и 324 годами, были обречены на ту же участь. И хотя шесть рассмотренных колоний были поглощены так называемыми варварами, но все они испытывали и одинаковые внутренние трудности: гражданские и военные конфликты, классовую и сословную борьбу, численное меньшинство колонизаторов, необузданный индивидуализм греков, отсутствие общих традиций или, проще, гражданского духа.

Напрасно молодой царь надеялся хотя бы сблизить умы и сердца, если не осуществить объединение, слияние греческого гения, македонской силы и жизнеспособности местных жителей — трех знаменитых качеств индо-иранских каст, — ибо творческий гений греков заставлял сиять все остальные категории. Греческий гений проявлял себя более пригодным к четвертому и пятому свойствам, способностям к торговле и исследованию или поиску, чем к религиозному рассуждению. Чтобы активизировать сближение между жителями Запада и Востока, Александр дважды, в 329 и 324 годах, рекомендовал своим воинам жениться на женщинах Персидского царства и брал на себя заботу о воспитании их детей, при помощи дополнительных выплат призывал их пополнять кадрами будущую армию и администрацию. Вероятно, эти официальные, более-менее вынужденные бракосочетания девяти или десяти тысяч македонян и стольких же персидских женщин в Сузах в марте 324 года были великолепным праздником. У Хареса, царского придворного, несомненно бывшего очевидцем этого праздника, Плутарх (Об удаче и доблести Александра, I, 329 EF; «Жизнь», 70, 3), Арриан (VII, 4, 4–8) и Афиней (538b—539a) черпают весьма недвусмысленные сведения: пир на десять тысяч лож и десять тысяч приборов под тентами, пятидневная попойка мужчин, торжественный вход накрытых вуалями десяти тысяч персидских женщин, их распределение между ложами, поднесение каждой паре золотой чаши для священного возлияния, официальная раздача приданого от царя, всеобщее братание, возвращение домой — и в каком состоянии! Затраты на празднество: 8870 талантов, при эквиваленте одного таланта 6 тысячам золотых франков. И всё это для установления вечной гармонии между народами. На самом деле самым главным результатом союза сорока тысяч греко-македонских колонистов с местными женщинами в мире, население которого было в сто раз больше, стало то, что с помощью любви завоеватели научились управлять и уважать своих соседей в многочисленных Александриях и их окрестностях. Уважение упомянутого нами Полибия к египтянам, его презрение к наемникам и жалость к грекам, деловым людям и администрации, в какой-то мере соответствуют реальности, о чем сообщают все историки этого похода. Пример основанных Александром городов показывает нам, что покоренная Азия покорила своего жестокого завоевателя. Покорила во всех смыслах этого слова: телесно, интеллектуально и нравственно.

Хорошо известно, что македоняне и греки многое могли дать покоренным народам Египта и Азии: например, технику обработки камня, усвоенную в скульптуре Гандхары под влиянием Александрии Кавказской, или резьбы — в Согдиане под влиянием Александрии на Оксе, или умение чеканить монету, повсюду распространяющую царский лик. Они же принесли на Восток торговые навыки, заменившие бартер, дарение или отдаривание; некоторые понятия о гигиене и жизни в общежитии в разбитых на квадраты городах с одной или двумя рыночными площадями, судами и административными зданиями; новые виды продуктов питания, такие как оливковое масло и ароматические травы Эгейского моря — тмин, майоран, чабер. Меньше известно, какую сочувственную любознательность, какой интеллектуальный интерес проявили греки к нравам и представлениям туземцев, к их жизненным навыкам и образу жизни, — до того, что они незамедлительно полностью с ними ассимилировались. В греческой религии, основанной прежде всего на ритуалах и пояснительных мифах, нет никакого прозелитизма. Но какое уважение к маздаистской религии и к Заратустре проявляли они в той самой стране, в долине Окса, где была написана священная книга «Авеста»! Какое восторженное удивление суровой чистотой брахманов и самоубийством на костре Калана из секты Джайна! (Плутарх «Жизнь», 65 и 69). Сопровождавшие войско философы школы киника Диогена были поражены мудростью местных философов. После возвращения в Грецию они расхваливали достоинства того, кого называли Зороастром, и рассказывали легенду о коварных вопросах, заданных Александром десяти нагим индийским мудрецам, спасшимся с помощью ловких и лаконичных ответов. «Александр сказал: На каком основании ты посоветовал царю Самбху объявить мне войну? — Индус отвечал: Чтобы жить с честью или умереть с ней» (Метцкая эпитома, 80). Что касается тысячелетних религий Египта, александрийцы восторгались ими и даже стали поклонниками Исиды, Сераписа и Амона-Ра.

Греки также уважали обычаи и одежду других народов. Македонские всадники, носившие на голове kausia, широкополую красную шляпу, находили общий язык и с теми, кого иранские тексты называли yaunas, «явнами» — греками, носившими petase, разновидность сомбреро, и с саками Tigrachauda — кочевниками в остроконечных шапочках, и с бактрийцами, носившими плоские шлемы. Иранские греки сменили свои туники на платье и широкие штаны. Индийские греки начали заворачиваться в сари своих жен. Все они с удивлением узнали, что детей, родившихся от азиаток, отличает при рождении голубовато-фиолетовое пятно на крестце, с возрастом становящееся бледно-голубым, хотя и все еще хорошо видным кружком. Они открыли для себя татуировку, огромные браслеты с кабошонами. Они с наслаждением пробовали новую пищу: оксианский рис, парфиенские абрикосы, персидские персики, бобы и розовую чечевицу Индии, курдючных степных баранов, памирских муфлонов, тибетских яков. Используя в качестве переводчиков кочевников-тохарцев из оазисов Турфан и Куша, говоривших на индоевропейском языке, александрийцы Согдианы и Бактрианы находились в постоянных сношениях с китайским Туркестаном. Едва ли смогли прижиться в Александрии Оритской бараны, привезенные греками из Гедрозии: мясо этих несчастных животных, подобно мясу морских птиц, имело вкус рыбы, потому что ихтиофаги, за неимением травы, кормили их рыбной мукой (Арриан. Индика, 26, 7; Плутарх «Жизнь», 66, 7). В Оритиде (Белуджистан) греки с любопытством этнографов рассматривали невероятно архаичные обычаи местных жителей: погребальное шествие обнаженных воинов, оставление трупов в зарослях на съедение диким зверям, скотскую жизнь ихтиофагов, одетых в звериные шкуры и живущих в хижинах, сделанных из китовых ребер.