Ричард Длинные Руки - вильдграф - Гай Юлий Орловский
Шрифт:
Интервал:
Сердце мое время от времени начинало стучать чаще. Я спохватывался и старательно налегал на вино и мясо, с преувеличенным вниманием рассматривал красоты сада.
Соседняя веранда расположена на уровне второго этажа и намного левее. Я уловил там движение, хотя сидел спиной, чуть повернул голову и увидел красное с золотом платье принцессы. Но поприветствовать ее не успел: тут же из-за колонны появился ярл Элькреф, подошел и встал рядом.
Сердце мое оборвалось и упало из грудной клетки в бездну. Я никогда не думал, что я такая глубокая натура, падение продолжалось и продолжалось, а я сидел с таким мрачным лицом, что Рогозиф спросил участливо:
– Вино кислое?
– Если бы только вино, – буркнул я.
За столом все нарастает веселье, кочевники запели что-то лихое и хвастливое. Один выбежал из-за стола и пустился в пляс. Ему хлопали, кричали одобряюще, а он выделывал коленца все замысловатее.
На верхней веранде к принцессе и Элькрефу присоединились трое знатных придворных, я для себя их называл за неимением подходящего термина вице-канцлерами, монополия Элькрефа на принцессу нарушилась, но мое настроение осталось таким же мрачным.
Внизу из-за накрытого стола воздел себя крупный воин, лицо в шрамах, вид устрашающий, оглядел всех налитыми кровью глазами и заорал хриплым воинственным голосом:
– Мы, мергели, стали самым заметным племенем в Степи и Пустыне! У нас самые храбрые воины, у нас лучшее оружие, а наши женщины могут сражаться, как мужчины!
Кочевники довольно ревели и стучали по столам рукоятями ножей. Со второй веранды Элеонора бросила на меня быстрый взгляд, я тоже совсем недавно говорил о такой свободе для женщин.
Вице-канцлеры конфузливо улыбались и отводили взгляды. Я чувствовал растущее раздражение. Тупое бахвальство всякого выводит из себя, а когда отпора не может быть в принципе – это вообще отвратительно.
– Очень достойно, – сказал я саркастически, – возвеличивать самих себя в своем же кругу! Я пока что вижу, мергели в этом преуспели.
Рогозиф положил ладонь мне на локоть.
– Не заводись, – шепнул он. – Я вижу, тебе очень хочется подраться. Но… не надо.
– Почему? – буркнул я.
– Это сам Корн, – сказал он негромко.
А кочевник, которого он назвал Корном, повернулся в мою сторону всем телом и прожигал меня ненавидящим взором.
Голос его прозвучал подобно реву лесного зверя:
– Что ты хочешь сказать?
Я повел рукой вокруг, а глазами держал лица сидящих за столами.
– Это же очевидно. Здесь нет людей из других племен, перед лицом которых ты рискнул бы повторить свое бахвальство. Может быть, потому и такой смелый, что их нет?
Элькреф насторожился, Элеонора ухватила его за локоть, Элькреф что-то пошептал ей на ухо, она отрицательно покачала головой, не сводя с меня взгляда.
Корн превратился в каменный столб с раскрытым ртом и выпученными глазами. Я думал, его тут же хватит удар, но у степняков прекрасное здоровье, он дико завизжал и ухватился за рукоять меча. Его друзья моментально повисли на нем, как собаки на медведе, ухватили за руки и плечи.
– Ты… – заорал он, – ты… ты кто? Ты откуда?
– Я единственный, – ответил я громко и гордо, – кто здесь не из мергелей. Потому по воле Морского Коня отвечу за все племена великой и вольной степи, гордым сыном которой являюсь… и мой ответ будет прост и ясен – ты врешь, как подлый и никчемный пес!
Он просипел, потеряв голос от ярости:
– Я?.. Вру?
– Как наглый и трусливый шакал, – сказал я, – который облаивает львов тогда, когда они его не видят и не слышат.
Конунг, слегка наклонившись в кресле, рассматривал нас очень внимательно. Я чувствовал его ощупывающий взгляд, но следил за Корном, который время от времени делал резкие попытки вырваться из цепких рук.
Корн тоже бросил взгляд на конунга, я уловил неуверенность, еще не знает границы допустимого.
– Хорошо, – процедил он со злобой, – в чем я соврал?
– Мужчины в моем племени сильнее, – заявил я громко, – храбрее, отважнее. Еще умеют сражаться, а не вопят, как бабы на рынке, о своей умелости. А наши женщины тихие и робкие потому, что наши мужчины умеют их защитить. Им не приходится самим драться с чужими мужчинами.
Он снова завизжал, как недорезанная свинья:
– Наши женщины… они просто такие!
– Все возникает по необходимости, – возразил я. – Ни одна женщина не станет махать тяжелым мечом, если можно беспечно и без страха собирать цветочки, приучаясь нагибаться, и вышивать крестиком.
Он смотрел на меня бешеными глазами.
– Что ты хочешь сказать, дурак?
Я проигнорировал оскорбление, сказал холодно, такое запоминается и действует лучше:
– Женщина должна быть мягкой, покорной и ласковой. А не зверем с мечом в руках. В нашем племени женщины мягкие. И теплые. Вот что я хотел сказать. И сказал.
Его соратники ревели, хохотали, хлопали друг друга по обнаженным спинам, подбадривали, как ни странно, обоих. Симпатии разделились, хотя линия прошла странно по каждому: все за Корна, как за своего, и в то же время считают правым меня. Даже самые сильные из мужчин, чего уж прикидываться перед самим собой, предпочитают женщин мягких и покладистых.
Элькреф снова прошептал что-то Элеоноре, она так же отрицательно покачала головой.
Я сказал громко:
– Да отпустите вы его. Кто так громко лает, кусать не умеет.
Его отпустили, Корн тут же выхватил меч, но не бросился на меня, уже вспомнил, что сам конунг смотрит на ссору, а еще и лучшие воины племени, не говоря уже о горожанах.
– Если у вас такие сильные мужчины, – потребовал он, глядя на меня хищными глазами убийцы, – докажи!
Конунг нахмурился, я видел, как тень пробежала по его лицу. Рановато показывать свою силу, но, с другой стороны, я не горожанин, это как бы внутренние разборки кочевников, короля и его знать не рассердит и не обидит…
– Перестаньте, – сказал он медленно, – у нас, людей степи, все женщины прекрасны, а мужчины сильны и отважны.
Одни загудели, соглашаясь, другие заворчали, вдруг да схватка не состоится, а Корн, видя, что конунг не запретил прямо, а лишь как бы выразил неодобрение, даже сообразил, что конунг говорит больше для горожан-глиноедов, прорычал:
– Признайся, что соврал, расхваставшись, и я верну меч в ножны!
Я сказал громко:
– Правило нашего племени гласит: никогда не обнажай оружия без крайней нужды. Но если обнажил – бей, а не болтай языком, как старая баба…
Я не договорил, он завизжал в ярости и метнулся на меня с поднятым клинком. Я даже не успел выхватить свой из ножен, хотя уже готовился, еле успел избежать смертельного удара сверху, метнувшись в сторону, зато ухитрился дать проскочившему мимо герою пинка в зад. Он ударился о тяжелый стол и едва не перевернул на хохочущих кочевников, а я уже вытащил меч и ждал в боевой стойке.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!