Нас не брали в плен. Исповедь политрука - Анатолий Премилов

В Болгарии ежедневно чтили память погибших воинов: на минуту останавливалось все движение, тишина, все молчали. Радио на улицах городов не было, но по улицам ходил мужчина с барабаном: на перекрестке улиц он бил палочками по барабану, потом вытаскивал из-за пояса бумажку и громко читал, объявляя последние события. Убрав запись, снова бил в барабан и шагал дальше, убрав палочки под ремень. Мы охотно слушали такие «последние известия», привыкая к болгарскому языку. Таким древним, но оперативным приемом до жителей доводились самые последние новости. Таким же способом объявлялась и минута молчания.

В Тырново мне пришлось прожить не более двух недель. Штаб фронта был переведен в столицу Болгарии Софию. Перевод штаба фронта на новое место расположения проводился четко и организованно — на новом месте все было готово к приему полевого управления фронта: помещения, связь и места постоя для персонала. Утром в день переезда к нашему отделу подошла грузовая машина; погрузили имущество, сели сами, и машина встала в колонну, на свое отведенное в ней место. Сначала что-то не ладилось с движением, часто колонна останавливалась. Потом выяснилось, что офицер, возглавляющий колонну, был слаб в топографии и повел машину по ложному направлению. Было потеряно время, но потом мы поехали хорошо. Подъехали к подножию Балкан, проехали всемирно известный своими остроумными и веселыми жителями город Габрово, по извилистой лесной дороге начали подниматься в гору, к перевалу Шипкинский[46]. Наша машина «Шевроле», монотонно пела от натуги, хотя ехали мы совсем тихо — 8–10 км в час. Проехали перевал и Шипку, памятник героям Шипки остался в стороне. Теперь дорога шла в долину знаменитых роз — Казанлык. Ее жители, как и жители Габрова, стоя приветствовали советских воинов. Среди жителей стоял старик в форме ратника народного ополчения времен борьбы за освобождение Болгарии от многовекового турецкого ига. На ратника нам показал болгарин, говоривший по-русски, а кто-то сказал нам, что этому болгарскому воину под сто лет! Трудолюбивая, мужественная, красивая Болгария с радостью встречала советских воинов. Нигде так нас не любили, как в Болгарии. «Добре дошли» — было написано на плакатах приветствие нашим воинам...

После Казанлыка дорога к Софии пролегала по долине между Центральными Балканами с севера и другими горами с юга. Ближе к Софии снова запестрели полоски крестьянских земель. Управление командующего артиллерией разместили в пригороде столицы Маслово-Софийском, а все другие штабные учреждения фронта разместились в Софии. На постой меня определили в семью болгарина средних лет с семьей из четырех человек. Они отвели мне небольшую комнатку в еще не достроенном доме, располагавшемся рядом с нашим отделом. Из квартиры я уходил рано утром и возвращался поздно вечером. Стояли теплые осенние октябрьские дни, и я исходил пешком всю Софию. Заметными были разрушения от бомбежки американской авиации, причиненные, когда в этом не было никакой необходимости. Владельцы крупных магазинов ехидно говорили нам: «Смотрите, это новая София!» Этим они выражали свое отношение к вступлению Болгарии в войну против гитлеровской Германии: была Болгария — союзница Германии, и не было разрушений, а теперь — новая София как результат участия Болгарии в войне с Германией.

Невольно я стал свидетелем того, как Болгария встречала своего выдающегося сына, Георгия Димитрова. Многие тысячи жителей вышли на улицы своей столицы с лозунгами, знаменами, теплыми словами приветствия своему славному вождю; особо выделялся плакат-лозунг «Георгий Димитров среди нас!». В магазинах Софии было много прекрасно изданных книг на русском языке: Пушкина, Гоголя, Достоевского; великолепное издание книги Бажова быстро разобрали, как и другие. У меня уже имелись полученные в счет оклада более трех тысяч болгарских левов, а мне давно хотелось купить хорошую авторучку. В магазинах было много ручек солидных фирм: «Пеликан», «Паркер», «Монт-Блан». Я выбрал себе ручку «Монт-Блан» стоимостью 1700 левов, и она долго служила мне.

В Софии я обошел все управления родами войск, но нигде пополнения для наших гвардейцев не получил. В Маслове же мне пришлось сутки дежурить в доме, который занимал командующий артиллерией генерал Неделин. Это был особняк болгарского генерала, верно служившего гитлеровцам. Он был арестован, и говорили, что, боясь ответственности за свои преступления, он покончил с собой. В доме никто не жил: внизу разместился один из наших отделов, а второй этаж был отведен Неделину, но он почти не бывал здесь, да и управление артиллерии находилось в Маслове не более двух недель. Мое первое дежурство в кабинете командующего артиллерией фронта прошло без волнений, спокойно. Я сидел у стола с телефонными аппаратами, но никто сюда не звонил. Напротив был большой книжный шкаф, и на видном месте стояла книга Гитлера «Моя борьба» на болгарском языке. Крепкие корешки фашизм пустил в Болгарии!

В первых числах ноября Полевое управление фронта опять меняло свое расположение, переезжая далеко — в Югославию. Теплыми осенними днями ехали мы сначала на север, а потом на запад. За Софией на вершинах гор уже белели шапки снега. Скоро дорога ушла в горы и запетляла среди зелени могучих деревьев. Верховским проходом, между гор, мы подъехали к Фердинандову[47], здесь наша колонна сделала первую остановку. Надо было израсходовать болгарскую валюту, и все пошли в магазины купить что-нибудь; я купил школьный кожаный портфель и школьную ручку («писалку», по-болгарски). Всем фронтовикам раз в месяц разрешалось посылать домой семье посылки, и вот я собирал, что можно было купить для семьи.

К берегу Дуная на переправу в Румынию мы ехали через горные перевалы, по крутым каменистым дорогам, в густом тумане. Туман так плотен, что если зачерпнешь воздух фуражкой, то в ней остается белый туман! Проехали последний болгарский город Видин на берегу Дуная и по понтонному мосту переправились в Румынию, в город Калафат. Напротив переправы стоял массивный каменный дом: из его подвала несколько дней назад румынские фашисты открыли огонь по мосту. Теперь мы в Румынии, дорога поднимается на откосы Южных Карпат; справа огромные деревья, а слева за поворотом дороги открылся Дунай. Спускаемся с горы в город Турну-Северин. На площади города, когда наши машины остановились, к нам подошел румынский полицейский в широченной фуражке, похожей на большое опрокинутое блюдо, и предложил купить у него таблетки от венерических болезней. Он подходил к каждой машине, брал под козырек и по-русски предлагал свой товар, но никто не желал такого товара, и он шел дальше. Кто-то крикнул ему: «Михаю предложи, он у вас холостой!» Полицейский надулся, отвернулся и ушел.

Напротив, за Дунаем, — Югославия. Ширина реки была не более 150 метров, и Дунай, вырываясь из Железных Ворот, имел здесь очень сильное течение: пароходы не могли своими машинами преодолеть это течение, и им в помощь подключалась тяга паровоза. У самой кромки воды по румынской территории была проложена железная дорога с зубчатыми рельсами; от паровоза канатом закрепляли пароход, и паровоз тянул его до самых гор: дорога была проложена на уступе скал по берегу реки. Проехав Железные Ворота, наша колонна остановилась на ночлег в Оршове. Рано утром мы выехали дальше и, проехав Белу Церкву, оказались в Югославии. Это была Сербия, и нас хорошо здесь встретили жители: они обнимали нас, целовали, говорили радостные слова, желали победы. На многих домах были написаны лозунги «Живио Маршал Тито!», «Живио Маршал Сталин!» — здесь не признавали Черчилля. К полудню мы прибыли к месту назначения, в город Вршац. Из 40 тысяч жителей 14 тысяч в нем составляли немцы. Нам это показалось очень странным, мы видели в этом какой-то план немецких националистов, задолго до Гитлера насаждавших свои поселения в других странах для будущего «завоевания мирового господства». Впрочем, и у нас в России было немало немцев: на Волге и особенно на юге Украины.