Пустая - Яна Летт

– Что скажешь?

Я достала синее стекло.

– Надмагия. Но… откуда у него все это? Подобные вещи в Бирентии под запретом, а ведь он… Ничего не понимаю.

– Он мог хранить это как трофей, – предположила Прют, склонившись над находкой Сороки. Как обычно, любопытство в ней победило страх. – Если он участвовал в зачистках надмагов, то…

– Или все куда интереснее. – Сорока любовно погладил узоры на мешочке кончиком пальца. – И господин Джонован Вайс был не просто заказчиком… Он сам баловался надмагией. Пока был в своем уме, само собой.

– Ничего не понимаю. Если он был надмагом, как он мог воевать против них в бирентийской армии? А если это трофей… его все равно было бы слишком опасно хранить. Разве нет?

– Ну, гнев его знает, – пожал плечами Сорока, – по мне, так лежать бы всему этому хламу в пылище годами, если бы не я.

– И теперь, само собой, мы отнесем это в университет, чтобы меня уже наверняка исключили, – мрачно пробормотала Прют.

– К чему такие жертвы? Я заберу эти вещи к Птицам. Там они будут в полной безопасности.

– Нет уж. – Прют решительно сгребла мешочек с его ладоней. – Я это возьму. Попробую выяснить что-нибудь в лаборатории. Может, удастся найти что-то интересное. Если ничего не выйдет, заберешь.

– Та пыль, – сказала я, вспоминая, как она коснулась тумбы в комнате Вайса. – Ты думаешь как-то ее использовать?

– Возможно. – Прют моя внимательность явно не порадовала. – В пыли наверняка есть частицы кожи господина Вайса… У меня были идеи про то, как это использовать, а теперь, когда у нас есть набор молодого надмага, все стало еще интереснее. Но слишком сильно на это не рассчитывай. Сложно искать, когда не знаешь, что ищешь. Может, не стоит и пытаться…

– Нет! – Это прозвучало резко, и мне стало стыдно. – То есть… пожалуйста, если можешь узнать больше о Вайсе, узнай.

– Иногда мне кажется, что отомстить тем, кто это с тобой сделал, для тебя важнее, чем вернуться в прежний вид, – заметил Сорока, улыбаясь. – Если что, я это бесспорно одобряю.

Я вдруг поняла, что и сама не знаю, чего на самом деле хотела бы больше, если бы мне пришлось выбирать.

– Одно точно, – наконец сказала я. – Это не про месть. Я просто хочу выяснить почему…

– Ну да, – насмешливо отозвался Сорока. – Конечно.

Я заметила, что Прют, которая явно собиралась одернуть его, промолчала.

– Та девочка, – сказала я, чтобы сменить тему разговора, – что ты думаешь, Прют?

– Какая девочка?

– С картины. Чистая рама, а все остальные – в пыли. Это не может что-то значить?

Прют пожала плечами, явно теряя интерес к разговору:

– Не обратила внимания ни на какую девочку. Я в искусстве не разбираюсь… Может, картина особенно дорогая или что-то вроде того?

– Я разбираюсь. – Сорока выглядел куда более заинтересованным. – Я, понятно, не стал ходить по всем комнатам…

– Потому что времени не хватило… – вставила Прют.

– …Но того, что я увидел, достаточно. Дорогого барахла там полно. Не удивлюсь, если видел оригинал старшего Хомисса, висевший в коридоре над тумбочкой для обуви.

Судя по всему, Прют, как и мне, это ни о чем не говорило – мы промолчали с одинаковой опаской.

– Может, картину протирают из сентиментальных соображений. Например, у Вайса была дочка или жена.

– Выглядит он не как человек, который способен что-то протереть.

– Ладно, – вздохнула Прют. – Кто за то, чтобы продолжить эти детективные игры за едой? Я проголодалась.

И мы отправились в таверну, по пути говоря о другом… Но лицо девочки с картины все еще преследовало меня – ее серьезный, недетский взгляд, будто моливший о помощи.

Солнце припекало по-летнему, хотя листья на деревьях, окружавших Часовую площадь, порыжели. Я подумала о том, как быстро, неумолимо и незаметно течет время, – и о том, было ли так и раньше или у обычных людей все как-то по-другому.

Я стояла под часами уже довольно долго. Проснулась рано, сразу вспомнила о предстоящей встрече с Лестером и не смогла опять уснуть.

Я долго выбирала, что надеть, – почему-то мне не нравилась идея идти на встречу в форме блюстителя. Отправляться в город без нее было страшновато, а кутаться в бесформенный плащ по самый нос, как раньше, я не хотела.

В конце концов я выбрала нечто среднее – надела то единственное платье, что у меня было, – его подарила мне Мафальда, – а сверху накинула китель блюстителя. Светло-синее платье, темно-синий китель – на Прют, с ее прекрасными глазами, все это смотрелось бы лучше, чем на мне.

Стоя под часами, я смотрела на синий подол и не самые чистые сапоги, на узор листьев на влажной брусчатке и пыталась понять, отчего волнуюсь как-то странно. Конечно, страшно было ждать разговора с Лестером, страшно было подвести Прют и Сороку – но к моему волнению примешивалось и что-то приятное, а это никак невозможно было объяснить.

Я видела Лестера накануне, но почему-то мне хотелось увидеть его снова. Несмотря на то, что я уже представляла себе, как он скажет: «Что ж. Я готов притвориться, что ничего не видел, если…», – почему-то в моем воображении он все время говорил это голосом Сороки.

Я так задумалась, представляя это, что умудрилась не заметить, что Лестер уже здесь – стоит у часов и пристально смотрит на меня. Очки кажутся непроницаемыми из-за солнечных бликов, волосы аккуратно причесаны, сапоги начищены – не чета моим. В свой выходной он, в отличие от меня, отказался от формы блюстителя совсем. Раньше я не видела его в обычной одежде, и она – простая кожаная куртка, темно-зеленые штаны – оказалась ему к лицу. В ней Лестер казался взрослее. В форме блюстителя он часто выглядел так, будто стащил китель у старшего брата, хотя сидела одежда на нем всегда хорошо.

– Привет, Брина. Пройдемся? Рядом прекрасный парк, и там можно поесть мороженого.

Я вдруг с изумлением поняла, что он тоже волнуется – да еще и похлеще меня. Даже издалека от него пахло тревогой, и я заметила, что он нервно притопывает, а его взгляд под очками перебегает с брусчатки на часы, избегая встречаться с моим.

Чего он боится? Не сторговаться? Узнать что-то, чего знать, может, и не хочется?

Мне стало грустно.

Мы пошли в сторону парка, подальше от людских глаз и ушей, держась на почтительном расстоянии друг от друга.

В парке было тенисто и прохладно, куда прохладнее, чем на площади, – я порадовалась, что накинула китель. Над нашими головами, возбужденно цокая, промелькнула рыжей искрой в темной листве белка. Гравий хрустнул под ногами, где-то за кустами журчал поливальный ручеек. В остальном здесь было тихо – и люди нам почти не встречались; видимо, в выходной они предпочитали Сердце города, его шумные улочки, полные развлечений и суеты.