Век Наполеона. Реконструкция эпохи - Сергей Тепляков

Ответ в общем-то очевиден – дать свободу, отменить крепостное право. Но император Александр не готов был признать «долговые обязательства» такого объема. Николай Тургенев писал: «Когда неприятель ушел, крепостные крестьяне полагали, что своим героическим сопротивлением французам, мужественным и безропотным перенесением для общего освобождения стольких опасностей и лишений они заслужили свободу. Убежденные в этом, они во многих местностях не хотели признавать власть господ».

Власти опасались такого исхода и на всякий случай еще с конца 1812 года у крестьян Московской, Калужской и Тульской губерний начали собирать оружие. По предложению Кутузова, его выкупали («хотя многие из них получили оное безденежно, но как большая часть жителей, сколько мне известно, получила сии ружья от казаков значительной ценою, то несправедливо было бы отбирать от них оные силою власти. Но назначив за них соразмерную плату, можно будет получить от них те ружья под предлогом надобности вооружить ими милицию и другое войско», – писал Кутузов царю 22 ноября 1812 года).

За ружье платили пять рублей (цена коровы), но и по такой цене крестьяне не торопились разоружаться. Понадобились многократные воззвания, инспекторские поездки и разные уловки. В статье Сергея Хомченко «Сбор оружия у населения по окончании войны 1812 года» говорится, что массовый сбор оружия у крестьян был закончен к июлю 1814 года, и приводятся цифры: к этому времени выкуплено и изъято было около 57 тысяч ружей и больше 16 тысяч ружейных стволов, а кроме того – 1300 карабинов и 3200 пистолетов.

Вместо одного большого подарка в виде отмены крепостного права решено было сделать много мелких. Всенародным объявлением от 31 августа 1814 года (именно в нем сказано «А крестьяне, добрый наш народ, да получат мзду свою от Бога») были отменены рекрутские набор на 1814 и 1815 годы, всем крестьянам прощены недоимки и штрафы со всех видов платежей. Ранее, в мае 1813 года Александр I распорядился «чтобы о крестьянах, которые в бытность неприятеля в Смоленской губернии выходили из повиновения, оставить всякие розыски и дел о них не заводить».

Крестьяне не поняли, что это – все, расчет окончательный. Они решили, что воля объявлена, но помещики ее скрывают. Василий Семевский в исследовании «Волнения крестьян в 1812 г. и связанные с Отечественной войной» описывает, как в апреле 1815 года в Нижнем Новгороде был арестован Дмитриев, дворовый человек приехавшего из Петербурга офицера, рассказывавший крестьянам, что манифест о даровании всем крестьянам вольности уже читан был в Казанском соборе в Петербурге. За свои слова Дмитриев получил 30 ударов плетьми и отдан в военную службу с зачетом помещику за рекрута.

Некоторые дворяне и помещики все же совестились – как-то нехорошо было оставить народ ни с чем. В 1817 году родилась идея: в награду за верность, явленную в 1812 году, объявить свободными крестьянских детей обоего пола, рожденных после 1812 года. Однако и этот способ не предусматривал наделение крестьян землей при освобождении и в жизнь претворен не был. Тургенев пишет, что при послевоенных крестьянских волнениях власти не стали прибегать к силе и все улеглось само собой. Такой исход понятен: за крестьянами уже не было «помощи регулярного могущества», их выступления были обречены. Точно так же не удались попытки возобновить в Испании гверилью. Народ сделал свое дело и стал никому не нужен.

Вслед за Испанией и Россией народная война захлестнула в 1813 году Пруссию. Впрочем и народной, и партизанской ее можно называть с оговорками.

«Немецкая война против Наполеона не была партизанской войной. Едва ли можно назвать ее народной войной; последней ее делает, как точно говорит Эрнст Форстхоф, только «легенда с политической подоплекой», – писал Карл Шмитт в своей «Теории партизана».

Главное отличие Пруссии 1813 года от Испании и даже от России в том, что «третья сила», которая необходима партизану для эффективной борьбы (и которой так не хватало тому же Шиллю), в 1813 году появилась: 21 апреля прусский король подписал эдикт о ландштурме, предписывавший каждому гражданину государства всеми способами, при любом поводе и любым оружием сопротивляться врагу. Даже если бы французы просто пытались восстановить общественный порядок, то и этому надлежало противостоять – ведь и хаос («разгул необузданного сброда») осложняет жизнь неприятелю. Впервые в истории такой документ был подписан монархом, впервые он был внесен в свод государственных законов. «Поражаешься, когда видишь имя легитимного короля под подобного рода призывом к партизанской войне. Эти десять страниц Прусского Свода законов 1813 года (с. 79–89) определенно принадлежат к самым необычным страницам всех изданных законов мира», – писал Карл Шмитт.

После разгрома 1806 года пруссаки думали только о мести. В 1808 году в Кенигсберге был создан Тугендбунд (Союз доблести), тайной целью которого было восстановление независимости Пруссии от Наполеона. Хотя в Тугендбунд входило всего около 700 человек, но люди эти (в числе их были Шарнхорст, Гнейзенау) так влияли на настроение прусской дворянской массы, что организацию заметил сам Наполеон: в 1809 году он потребовал от Фридриха Вильгельма III разогнать Союз доблести что и было сделано. Однако некоторые «фиги в кармане» пруссаки продолжали показывать: так в 1810–1811 гг. в Берлинском военном училище Клаузевиц читал лекции о малой войне. В результате теоретически Пруссия в 1813 году была готова к партизанской войне.

А вот практических мер не было никаких. По условиям Тильзита Пруссия в шесть раз сократила свою армию, и французы тщательно следили за тем, чтобы военное обучение в Пруссии ни под каким видом не велось. В такой обстановке немудрено, что пруссаки бросили Наполеона при первой же возможности, а вернее – еще до нее. В декабре 1812 года прусский генерал Иоганн Давид Людвиг Йорк, командовавший состоявшим в составе Великой Армии прусским корпусом, заключил с русскими Таурогенскую конвенцию, согласно которой корпус отказывался от военных действий до тех пор, пока прусский король не решит, продолжает ли он воевать на стороне Наполеона. 3 января 1813 года Йорк запросил об этом короля письмом, в котором были слова-подсказки: может ли он, Йорк, сражаться «против настоящего врага»? В 1806 году Йорк – единственный из прусских генералов – разбил французов (в бою при Альтцауне). Обороняя вместе с Блюхером Любек, он попал в плен. Для Йорка, как и для сотен тысяч пруссаков, слова «настоящий враг» имели только один смысл – Наполеон.

Своей конвенцией Йорк поставил короля в непростое положение – в Берлине стоял французский гарнизон, который в той ситуации мог короля и арестовать. Король показал, что и он кое-что понимает в искусстве маневра: французам он объявил, что Йорк предстанет перед судом, отправил в Париж генерала Гатцфельда с извинениями, и – начал тайные переговоры с Россией и Австрией, кончившиеся в феврале 1813 года подписанием русско-прусского военного договора против Франции. 17 марта Пруссия объявила Франции войну, корпус Йорка в тот же день вступил в Берлин, и генерал был признан невиновным.

С началом марта Пруссия объявила мобилизацию и к 4 марта имела 120 тысяч солдат. Однако Фридрих Вильгельм III, видимо, понимал, что этого может и не хватить, требовалась не армия, а «вооруженная нация». И эдикт о ландштурме ее создал.