Эфирное время - Полина Дашкова

– Простите, что лезу не в свое дело, но вы мне симпатичны, ия считаю своим долгом вас предостеречь, – прошептала Керри, перегнувшись к нейчерез стол, – я знаю совершенно точно, что этот господин…

– Лиза, вы уронили, – произнес у нее за спиной знакомый голоспо-русски.

Оглянувшись, она увидела Красавченко. Он положил на стол еезаколку.

Графиня Ирина Тихоновна никого не хотела принимать, ей всемерещились шпионы, подкупленные любовницами мужа. Над графом сталипосмеиваться, в свете вошло в моду рассказывать анекдоты про его семейнуюжизнь. Он стал мра-чен и желчен. Особенно остро иронизировал Михаил Ивановичнад теми, кто был счастлив в любви.

Какой-нибудь князек объявлял о своей помолвке с юнойкрасавицей, сиял, выслушивая поздравления и пожелания счастья, и тут же звучалтихий насмешливый голос графа:

– Желаю тебе плодиться и размножаться. Подсуетись, дружок,чтобы твоя Дульсинея поскорее стала брюхата, а то, не ровен час, лоб зачешется,рога полезут.

Бывало, чуть не доходило до дуэли.

Иногда казалось даже, граф Порье как будто нарывается надуло оскорбленного приятеля. Однако в последний момент Михаил Иванович шел напопятную, не стыдился извиняться.

Для дуэлей граф был слишком ленив, говорил, что подниматьсяв пять часов утра невозможное мучение, считал, что время благородных порывовдавно миновало и теперь уж смешно стреляться из-за случайных едких слов.Впрочем, про себя он знал, что стрелок из него никудышный, и если дойдет допоединка, то он промахнется непременно, даже и с десяти шагов.

Сказать по правде, жизнь его с Ириной Тихоновной не былатаким уж адом. Ну да, супруга пилила его, попрекала, делала ему бурные сцены,однако ведь не обязательно было все это слушать и принимать близко к сердцу.

– Почему ты не веришь мне, Ирина? – вяло спрашивал граф. –Ведь ты знаешь, я люблю тебя, я твой муж и никуда не денусь.

– Все мужчины лживы. Я видела, как ты посмотрел на ту девицув парке, как она посмотрела тебя. Ты знаком с ней, у тебя с ней свидание.

– Да полно, Ирина, я ее впервые вижу.

– Не смей мне лгать! – Она повышала голос настолько, чтопрохожие оборачивались.

– Ирен, Бог с тобой, зачем мне лгать? Ради чего? Радисомнительных прелестей этой чахоточной барышни? Да ты приглядись внимательней.У нее нос длинен, рот велик, плечи сутулы, она совсем не интересна, зачем онамне? – ласково шептал граф, сжимая полный локоть супруги. – Разве можно еесравнить с тобой? Ты чаще смотри на себя в зеркало, моя радость, и это будетдля тебя лучшим лекарством от ревности.

Такая методика иногда выручала графа. Ирина Тихоновнахмурилась, однако уже притворно, кокетливо. Ее полные щеки заливались краскойдевичьего смущения. Граф мысленно потешался над доверчивой супругой, но и надсамим собой тоже. Он находил почти болезненное удовольствие в той дешевоймелодраме, в которую превращалась его жизнь. Он уверял себя и окружающих, чтовсе это забавно, жизнь вообще есть фарс, достойный лишь ледяной иронии.

Как все самолюбивые люди, Михаил Иванович был склонен к обобщениям.Если у него жена глупая и взбалмошная, значит, . таковы все жены, других небывает. Встречая какое-нибудь воздушное создание со сверкающими глазами,детской улыбкой и осиной талией, он утешался тем, что в скором будущем и этомунежному ангелу предстоит стать тяжелой нудной дурой, способной отравитьсуществование кому угодно.

Ирина Тихоновна между тем рассчитала всех горничных моложепятидесяти и стала наведываться в департамент, где служил граф, причемвыдуманные ею предлоги были настолько неуклюжи, что даже лакеи в приемнойпозволяли себе усмехаться в усы. Уловки графа помогали все меньше.

– Вы смеетесь надо мной, Мишель! – восклицала она смелодраматическим придыханием, не дослушав очередного комплимента. – Яраскусила все ваши хитрости. Если так будет продолжаться, вам придется оставитьслужбу и переселиться в деревню.

– Перестаньте ребячиться, сударыня, – морщился граф, – ягосударственный чиновник; я не могу оставить службу. А вот вам был бы полезендеревенский воздух.

Перепалки могли бы длиться бесконечно, однако тяжелаябеременность немного притупила бдительность Ирины Тихоновны и смягчила ее нрав.Разрешилась она болезненным недоношенным мальчиком. Ребенок прожил всегонеделю. Ирина так ослабла от потрясения, что графу удалось уговорить еепереехать на время в подмосковное имение. Доктора уверяли, что в городе ей житьвредно, чистый воздух поправит ее здоровье.

И правда, деревенская жизнь подействовала на нее удивительноблаготворно. Она самозабвенно окунулась в сложный, полный забот и интриг мирдомашнего хозяйства. Горячая подозрительность ее сосредоточилась теперь науправляющем, на архитекторе, которому было поручено заниматься капитальнымремонтом дома, на плотниках и малярах, которые, как ей казалось, крадут краскуи гвозди, на скотном дворе, где, по ее мнению, разбавляли молоко. Вся ее мощнаяэнергия уходила на брань с кухаркой, прачкой, горничными.

Многообразная хозяйственная деятельность отчасти примирилаИрину Тихоновну с мужем. Граф из врага сделался союзником. Он жил в Москве, всобственном доме на Неглинной, по будням был занят на службе в Департаментеобразования. В Болякино наведывался на выходные и на праздники, изображалусталость от службы, жаловался на городскую суету и пыль, восхищался красотамиподмосковной природы и хозяйственными успехами супруги, с важным видомвыслушивал многословные рассказы о том, что все в имении воры, от кухарки доуправляющего, и только бдительность Ирины Тихоновны спасает дом от разорения.

Правда, такая идиллия между супругами длилась не более двухдней, Ирина Тихоновна любила разнообразие, и тема воровства ей надоедала. Онапринималась подробно расспрашивать графа о службе, о том, с кем и где онпроводит вечера, и не верила его подробным отчетам. Подозрительность еевспыхивала с новой силой, опаляла графа своим беспощадным огнем, и он,сославшись на срочные дела, удирал в Москву.

Соблюдая предельную осторожность, он завел себе опрятнуюмолоденькую немку Гретхен из кондитерской, снял для нее небольшую квартиру наПречистенке и потихоньку утешался два раза в неделю. Но немка скоро наскучилаему. Через месяц кондитершу сменила драматическая артистка, огненно-рыжаяМаргарита Крестовская. Граф увлекся всерьез, тонкие белые руки, нежный профильи прозрачные зеленые глаза почти свели Михаила Ивановича с ума, что былонепозволительно в его положении. Граф все чаще заставал в квартире на Пречистенкенепризнанных гениев, поэтов, художников, артистов, однако смотрел на это сквозьпальцы. Маргоша в шелковом черном халате с зелеными лилиями возлежала накушетке, курила и, прикрыв изумрудные глаза, нараспев читала стихи модныхсимволистов, гости устраивались прямо на полу, пили сладкие ликеры и простуюводку.