И унесет тебя ветер - Жан-Марк Сувира

— Я держу в голове его личное дело, которое нам передали при переходе к нам. Там ничего подозрительного — одни благодарности да поощрения.

— Я позвоню коллеге — начальнику СОИ, у которого Дальмат работал прежде. И говорить буду не суконным протокольным языком.

— А Бальму словечко скажете?

— Да, но не прямо сейчас. Подожду, пока данные для ответа соберутся вместе. А вы, Венсан, при моем разговоре с Дальматом будете присутствовать.

— Не могу представить, чтобы Дальмат замарался на большой пакости.

— Я тоже, но мы вынуждены признать: он не стал нам сообщать о знакомстве с Димитровой. Это не пустяки.

— А вообще его поведение, когда он узнал о ее убийстве, должно было меня насторожить. Как раз перед вашим приходом в то утро, когда вы ему «намылили шею», он у меня в кабинете совершенно раскис. Признаюсь, я тогда не понял, что с ним случилось.

— Как бы то ни было, как только мы ответим на этот вопрос, со службы он уйдет.

— Понимаю, но сомневаюсь. Не могу я поверить, что он был хоть как-то замешан в убийстве.

— Я с вами согласен, Венсан, слава Богу, это так. Потому-то я и не спешу и ищу ответ прежде, чем говорить с ним.

Около десяти вечера Оливье Эмери ехал на максимально дозволенной скорости восемьдесят километров в час по правой стороне парижского окружного бульвара. Машин было не много, а жару при опущенных стеклах автомобиля можно было терпеть. Оливье Эмери держал сигарету в левой руке, курил и время от времени стряхивал пепел, свешивая руку через окно вдоль дверцы.

Правый поворот, съезд к воротам Ла Шапель, Париж — Север, Восемнадцатый округ. Эмери нашел тихую улочку и припарковал машину неподалеку от окружного бульвара. Поставил ее на ручной тормоз, заблокировал руль, запер все дверцы и с полчаса шел оттуда пешком.

В 23.15 он вошел в подъезд высотного жилого дома и направился прямо к лифту. Обернув палец бумажным платком, чтобы не прикасаться к кнопке лифта, он нажал на десятый этаж. Там достал из кармана плоский ключ и открыл последнюю дверь направо по коридору. Закрыл ее спиной. Платок выбросил в мусорную корзину. Здесь он в нем не нуждался.

Квартира была маленькая, идеально прибранная, мебель в чехлах, чтобы не пылилась. Тут он мог ходить всюду, не рискуя наткнуться на зеркало, даже в ванной. Содержимое рюкзака он вывалил на диванчик. Интересовали его только последние пять тетрадей. Он проверил их хронологию, а затем поставил в ряд к остальным двадцати четырем.

Все, что он написал за двадцать четыре года, стояло тут, на книжной полке, у него перед глазами. Тетрадки — настоящие верные товарищи — различались по внешнему виду, форматом и цветом обложек, но явно было, что в последние годы Эмери старался подбирать их по цветовой гамме и по размеру. Корешки были разные: где сплошные, где на пружинках. Большинство подклеено скотчем, ведь их носили в рюкзаке. Рядом с тетрадками лежала единственная книга — совершенно растрепанный сборник писем Сенеки. Эта книга была читана сотни раз. Она принадлежала одному старичку — единственному человеку, который отнесся к Эмери с состраданием. Сам Оливье Эмери тоже попытался вникнуть в текст и нашел, что некоторые фразы передают его переживания. Когда-то Эмери в годы скитаний по дорогам пересекся с тем старичком на несколько недель. Теперь ему приятно было видеть эту книгу.

Всю ночь он шарил по тетрадкам почти наугад и немного сходил с ума от этого. Около шести утра заснул с намерением проснуться как можно позже.

Четверг, 21 августа 2003 года.

Старшина утренней смены в полицейской части Девятого округа заканчивал просмотр ночных рапортов. Обычно ему очень нравилось это занятие, ведь рапорты всегда можно взять на заметку. Из ряда вон выходящего ничего, но в некоторых — любопытные штучки, помогающие раскрывать карманные кражи в людных местах, мелкий сбыт наркотиков и тому подобное. Но сейчас, в конце августа, к ним не поступало ничего по-настоящему интересного: одни бесконечные дела о смертях, связанных с жарой. Он с нетерпением ожидал сентября, чтобы уехать в милые сердцу Пиренейские горы, посидеть в тишине после года парижского сумасшествия.

К открытой двери кабинета робко подошла молодая патрульная — стажер. Старшина взглядом пригласил ее войти.

— Старшина, я была на происшествии у одного человека по заявлению соседей по поводу шума в доме. Инцидент исчерпан, но меня кое-что смущает. Жаловались на нашего коллегу, сержанта полиции.

— Ну да, а в чем проблема?

— Мне кажется, он шизофреник. Если так, это же несовместимо с нашей профессией.

— Откуда у тебя такие сведения?

— На самом деле это скорее интуиция, а не конкретные факты. У него очень необычная квартира. Там ничего нет, будто он там на самом деле не живет, а на входной двери, мне показалось, висит большое зеркало, но оно совершенно закрыто газетой. Когда я остановила взгляд на этом, кажется, зеркале, сержант на меня так неприятно посмотрел — мне даже стало неловко. Это, конечно, все очень зыбко, но я все-таки решила сказать вам.

— И правильно решила. Мне тоже по вызовам случалось бывать в квартирах, где жили шизофреники, а занавешенное зеркало действительно один из симптомов этой болезни. И ты права — шиза с нашим делом не дружит. Как зовут коллегу?

— Оливье Эмери. Он живет на Будапештской улице в доме…

— Не надо подробностей, я все найду по базе в компьютере. Если найду что-то подтверждающее твою догадку, я тебе скажу.

Девушка вышла. Старшина нашел ее наблюдение вполне здравым и решил обязательно проверить досье.

Машина «скорой помощи» выехала из больницы Сальпетриер. В ней лежал Себастьен Морен. Он был страшно рад вернуться домой, тем более что мать приехала из родного дома в Аннеси помогать сыну, пока он не может передвигаться. Через час Морен уже лежал в своей квартире. В инвалидной коляске он мог даже ездить по ней, хоть и нелегко было управляться с обеими ногами в гипсе и рукой на перевязи.

Одного из коллег Морен уже попросил проверить, работает ли Интернет. Из своей комнаты он был связан с друзьями и со всем миром, так что чувства одиночества не возникало.

В двенадцатом часу дня Мистраль и Дальмат вошли в вестибюль Дома радио. Там их встретила директор ФИП. Мистраль уже велел Кальдрону потихоньку наблюдать, как будет вести себя Дальмат.

Прежде чем назначить это свидание, Мистраль накануне дома весь вечер, к вящему недовольству Клары, провел за изучением вновь поступившего дела. Он слушал множество записей звонков на радиостанцию — ведь, если верить Элизабет Марешаль, вызывал пожарных, убил Димитрову и преследовал персонал коммутатора ФИП один и тот же человек. Это ему не дало ничего нового.

В блокноте Мистраль записал: «Все ниточки обрываются. „Икс“ ни разу не звонил с одного и того же автомата ни на улице, ни в баре. Большая часть телефонов находится на Правом берегу — вот и все. Пожарным он тоже звонил не из этих кабин. „Икс“ крайне умен, осторожен и умеет обходить ловушки. Он знает, как мы действуем. Абсолютно одержимый субъект. Я согласен с анализом его психологии, который сделала Элизабет. Непонятен его последний звонок: за что он хотел поблагодарить дикторшу ФИП?»