Шкала жизненных ценностей - Герман Николаевич Муравьев

на изменение его условий тем, что заметно снизило свою нравственную планку, адаптировалось к злу; что меньшая, но все же значительная часть соблюдает «устаревшие» нравственные нормы, уклоняется от зла. И наконец, что уж совсем незначительной части людей, буквально единицам, присуще возрастание (!) нравственных требований к себе и окружающим, делание добра. Естественно, эти выводы базируются на личных наблюдениях и сообщениях СМИ.

О первой, я бы даже сказал, первичной, реакции большинства человеческих душ на прокламацию идеалов «священной» частной собственности говорилось достаточно подробно. Можно сказать, что эти деморализованные люди с омертвевшим духовным планом и заземленной душой и есть те самые библейские «нечестивцы» и «никакая плоть», но только в нашем времени. Это те, кто может получить божественную амнистию только за счет праведников и избранных (Мк. 13,20). Однако несмотря на их одиозность, они крайне необходимы Творцу, ибо составляют для Него бесконечный калейдоскоп пороков сердца человеческого «от юности» и «во всякое время», особенно тех, что трактуются человеком сегодня как добро. К тому же эта категория служит фоном для другого сорта участников божественного эксперимента.

Следующая категория – это те, кто терпеливо переносит удары и соблазны внешнего мира, старается удержаться на плаву. Они соблюдают в большинстве своем первую половину заповеди апостола Петра – «уклоняйся от зла», но уходят от исполнения второй – «и делай добро» (1 Пет. 3,11). Поэтому они, не будучи до конца праведными, все же придерживаются как-то их пути, ибо «путь праведных – уклонение от зла» (Пр. 16,17). Естественно, в ситуации, обрисованной Христом в Евангелии от Марка, эти люди будут спасены, ибо «претерпевший же до конца спасется» (Мк. 13,13).

И, наконец, третья, самая незначительная количественно, но самая значимая по статусу категория – праведники. Они перешагнули рубеж уклонения от зла, «желание праведных есть одно добро» (Пр. 11,23). Ими спасается не только человек, но и всякая плоть: «Праведный печется и о жизни скота» (Пр. 12,10). Сам же он «верой жив будет» (Рим. 1,17). И это ставит его во главу угла божественного эксперимента: из среды праведников Творец избирает тех, кто достоин восхождения на очередной эволюционный виток. Иначе говоря, «праведникам и воздается добром» (Пр. 13,22).

Однако в рафинированном виде такой категории не существует, ибо «нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы» (Еккл. 7,20). Вопрос в другом: чего в этом синтезе больше? Сравнивая «уклонистов от зла» и праведников, мы видим, что прежде всего они различаются характерами критериев добра и зла. Если для первых добро – это уклонение от зла, то для других зло – это неделание добра. В свете притчи Христа (Лк. 10) первые в большей степени тяготеют к левитам и священникам, вторые – к доброму самарянину; одни руководствуются десятью запретительными заповедями, данными Моисеем, другим ближе заповеди любви, данные Христом. Вот в таких пиковых ситуациях испытывает человека Бог-экспериментатор.

В нравственном калейдоскопе праведника «картинки» активного добродеяния складываются чаще, нежели невыразительные проходные сценки уклонения от зла. Праведные – люди далеко не святые. Они – не без грехов, но грехи эти локальны и не заразны для окружающих, а добродетели стабильны и неподдельны. Пытающиеся же надеть маску праведности падают ниже нижнего нравственного дна: фарисейство – страшный, трудноузнаваемый грех, нещадно бичуемый Христом и апостолами.

Уклоняющиеся и от злодеяний, и от добродеяний – это те, кто, по определению Христа, «тепл, а не горяч и не холоден» (Отк. 3,16). Они, по сути, сами того не подозревая, творят и то и другое одновременно или в разное время, в зависимости от обстоятельств. Отнявший у юродивого копеечку (А. Пушкин. «Борис Годунов») или «давший камень в руку, просящую хлеба» (Мф. 7,10), безусловно, гнусный мерзавец. Давший же юродивому просимую копеечку или даже две – безусловно, добросердечен. А вот не давший и не отнявший? Просто прошедший мимо? Каков он, этот равнодушный человек? Он – добросердечен по отношению к первому, ибо не надругался над нищим, не ухудшил его и без того тяжелого положения; он – жестокосерден сравнительно со вторым, ибо не облегчил, а ведь мог, мучений голодного человека.

В широком смысле эти три разновидности участников божественного эксперимента, будучи хаотично перемешанными, составляют некую нейтральную зону. В ней временно, в соответствии с условиями эксперимента, допустимы все виды нравственной деятельности, что и «нейтрализует» ее в целом: «Неправедный пусть еще делает неправду; нечистый пусть еще сквернится; праведный да творит правду еще, и святый да святится еще. Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его» (Отк. 22, 11-12).

Выше этой зоны располагаются те, кто заслужил «право на древо жизни», то есть на эволюционное восхождение. Ниже – «всякий любящий и делающий неправду», неверные и скверные, псы, убийцы и чародеи, то есть заслужившие «участь в озере, горящем огнем и серою» (Отк. 21,8).

В общем, нравственная зона, в которой мы пребываем сегодня, это своего рода полуфабрикат, первичная смесь, сырьевая база для производства и добра, и зла. В приграничных слоях, что вполне естественно, наблюдаются диффузионные процессы: вверху – вялотекущие, к праведности; внизу – интенсивные, к злу. Поэтому нравственный потенциал условно нейтральной зоны, в силу закона энтропии, в целом заметно снижается, тяготеет к зоне зла, и вряд ли кто-нибудь сегодня станет отрицать это.

Прекратить его сползание и обеспечить последующий подъем теоретически возможно: для этого достаточно умножить контингент людей, нравственно тяготеющих к верхней зоне – зоне добра. Однако добиться последнего в существующих рамках божественного эксперимента, в условиях «священной» частной собственности – практически невозможно. Представление, что, карабкаясь вверх по эскалатору, бегущему вниз, мы поднимаемся – всего лишь иллюзия: для этого эскалатор надо как минимум остановить.

* * *

Бытует мнение, что отсутствие нравственных законов и дефицит совести вполне возможно скомпенсировать принятием «совершенных» юридических законов, якобы способных все исправить и поставить на место. Однако при этом не учитывается наша традиционная необязательность в исполнении законов и упускается из виду, что человеческая самость изощреннее любого из них: на новый яд она быстро вырабатывает сверхновое противоядие. Эти две «поправки» к законам сводят на нет сами законы: люди прежде всего думают не о том, как их исполнить, а как обойти их или найти в них лазейки. Кстати, в последнем мы заметно преуспели.

«Вера – скрепы нашей жизни», – сказал в одной из проповедей (15.01.11) патриарх Кирилл. Исчерпывающее определение! В точку! И когда эти скрепы ослабевают или исчезают вовсе, жизнь превращается в огромную бессистемную россыпь отдельных жизней или ячеек – случайных, семейных, корпоративных и других. Призывы: «Побойся Бога! Не бери грех на душу!» – могли бы пресечь в человеке злонамеренную мысль, но только в человеке истинно верующем, ибо верующий в Бога – это, прежде всего, имеющий совесть или, по Бердяеву, соприкасающийся с Богом. Но когда в