Гений войны Скобелев. "Белый генерал" - Валентин Рунов

– Полетят, полетят, – ответил Дохтуров, – но радоваться этому едва ли приходится. Что мы с тобой полетим вместе с ними, еще полбеды, а того смотри, и Россия полетит…

– Вздор, – прервал его Скобелев, – династии меняются или исчезают, а нации бессмертны.

– Бывали и нации, которые как таковые распадались, – заметил Дохтуров. – Но не об этом речь. Дело в том, что, если Россия и уцелеет, мне лично совсем полететь не хочется. И не лежат, никто не велит.

– Как не велит? Я враг всяких революций, – сказал Дохтуров. – Я верю только в эволюцию и, конечно, против революции буду бороться, и кроме того, я солдат и как таковой буду руководствоваться не моими симпатиями, а долгом, как и ты, полагаю.

– Я?! – почти крикнул Скобелев, но одумался и спокойно, посмеиваясь в усы, сказал: – В революциях, дружище, стратегическую обстановку подготовляют политики, а нам, военным, в случае чего предстоять будет одна тактическая задача. А вопросы тактики, как ты сам знаешь, не предрешаются, а решаются во время самого боя, и предрешать их нельзя».

На основании этого диалога отдельные исследователи делают вывод, что Скобелев понимал неизбежность революции, гибели самодержавия и желал этого. Но людей с таким настроением тогда в России было немало. Скобелев же отличался от них тем, что он, как верно подчеркивал Победоносцев, мог не только говорить, но и действовать.

И это понимали многие. Главная черта Скобелева как руководителя была в том, что он мог решать большие задачи от начала до конца, и эту решимость, не спросив самого Михаила Дмитриевича, чисто механически переносили с военной на политическую плоскость. О решимости Скобелева писал тот же Врангель: «Не умри он преждевременно, он сыграл бы, конечно, решительную роль».

О революционных настроениях Скобелева писал и известный «князь-бунтовщик», революционер-анархист П. А. Кропоткин: «Из сообщений Лорис-Меликова, часть которых была обнародована в Лондоне приятелем покойного (см. «Конституция Лорис-Меликова», лондонское издание Фонда вольной прессы 1893 г.), видно, что, когда Александр III вступил на престол и не решался созвать Земских выборных, Скобелев предлагал даже Лорис-Меликову и графу Игнатьеву… арестовать Александра III и заставить его подписать манифест о конституции. Как говорят, Игнатьев донес об этом царю и таким образом добился назначения себя министром внутренних дел».

Правда, в указанном Кропоткиным издании названного им материала нет, на что исследователи давно обратили внимание. Также не внушает доверия и сообщение о доносе Игнатьева. В то время раскрытие царю замысла Скобелева грозило бы ему очень серьезными последствиями, во всяком случае, о продолжении его службы не могло бы быть и речи.

В то же время нельзя исключить того, что Скобелев был сторонником введения в России конституции. Исследователи ссылаются на письмо, которое после Февральской революции 1917 года направил в редакцию журнала «Голос минувшего» Ф. Дюбюк, однокашник Скобелева по академии Генерального штаба. Он утверждал, что правительство Александра III, уверившись в том, что М. Д. Скобелев замышляет сделать переворот и свергнуть династию Романовых, приняло против него чрезвычайные меры.

Имеется еще один документ, это – хранящееся в отделе рукописей Российской государственной библиотеки письмо в редакцию газеты «Утро России» отставного генерал-лейтенанта К. Блюмера. В нем он, возражая Л. Ф. Снегиреву, пытавшемуся в статье о смерти Скобелева представить его в качестве «монархиста», и при этом, как свидетель, близко общавшийся со Скобелевым во время двухмесячного пребывания небольшого летучего отряда на персидской границе, ссылается на многочисленные личные с ним беседы. По его словам Скобелев, «считая себя как бы в своем семейном кругу, говорил на разные политические и патриотические темы без особого стеснения. Помню, например, как он однажды довольно недвусмысленно дал понять, что считает ненормальным положение России, как славянской державы, под скипетром немецкой династии».

Эта мысль, очень характерная для Скобелева, уже известна. Более принципиально следующее сообщение Блюмера. «Скобелев, – писал он, – был предан личности Александра II, но это нисколько не отражалось на его политических убеждениях. Отношения же его к новому императору вскоре выяснились в отрицательную сторону, а когда стало окончательно определяться реакционное направление правительства последнего, то Скобелев попытался составить заговор с целью арестовать царя и заставить его подписать конституцию. Как видно, монархизм, да еще «par excellence», «белого генерала» мало отличался от политических убеждений его однофамильца, нынешнего министра труда».

В этом свидетельстве мы находим новое, независимое от П. А. Кропоткина и Ф. Дюбюка, подтверждение плана Скобелева об аресте Александра III и введении конституции. Оно также вновь подтверждает уже нам известный принципиальный антимонархизм генерала, его политический радикализм, позволявший сравнивать его убеждения с убеждениями социалиста (не исключено, что здесь лежит разгадка многочисленных указаний Немировича-Данченко, что он не может раскрыть читателям убеждения Скобелева).

Революционность Скобелева выражалась совсем в другом – он желал революции в военном деле. При этом Михаил Дмитриевич точно не представлял себе мероприятий, необходимых для осуществления этой революции, и уж точно в них не вписывалось свержения царя. В результате своих зарубежных поездок он пришел в выводу, что монархия в некотором плане тормозит развитие государства и армии, но к самой сущности монархического строя относился очень бережно. Вывод напрашивается один – М. Д. Скобелев был революционером в душе, но не был им на самом деле. Он мог говорить многое, но не был готов к решительным действиям во имя достижения этого многого. Он был передовым человеком, но из числа тех людей, кто приветствует выступления других, не участвуя в них самостоятельно.

В то же время Скобелев, безусловно, был сторонником ряда революционных преобразований в армии. Он принадлежал к новому поколению военачальников, но как военный практик он хорошо знал старую армию и поэтому имел право судить о ней и о тех недостатках, которые, по его мнению, мешали развитию военного дела. Так, в одной из своих докладных записок на имя военного министра, после завершения Ахалтекинского похода, он писал:

«Старые порядки в армии были ужасны, ибо сверху донизу царствовал произвол вместо закона, слишком тяжело ложившийся преимущественно на солдат. Эти порядки делали из нашей армии массу без инициативы, способную сражаться преимущественно в сомкнутом строю. Между тем современные боевые условия требуют развития личной инициативы, по крайней степени, осмысленной подготовки и самостоятельных порывов. Все эти качества могут быть присущи только солдату, который чувствует себя обеспеченным на почве закона.

Я уже имел честь докладывать комиссии о той важности, которую имеет неприкосновенность нынешней военной судебной системы для армии…

Командуя войсками в мирное и в военное время, к сожалению, приходится сознаться, что привычки произвола и, скажу, даже помещичьего отношения к солдату еще не искоренились и проявляются в среде многих отсталых офицеров еще слишком часто. Между тем лучшая и самая интеллигентная часть наших молодых офицеров, а также и солдат совсем иначе смотрит на службу и на отношения к ним начальников, чем это было несколько лет тому назад. Я считаю эту перемену большим благом для Отечества и гарантией успеха в будущих боевых столкновениях.