Жена ювелира - Виктория Холт

– Женщина, мадам. Она говорит, что у нее срочное дело, и она очень взволнована.

– Тогда быстро веди ее ко мне, – сказала Джейн.

В комнату вбежала Кейт. Она с трудом дышала, по ее щекам струились слезы.

– Кейт, Кейт, что случилось? Ты пришла из Тауэра… Что-то с милордом?

Кейт кивнула.

– Что там, Кейт, говори же!

– Если вы хотите его увидеть прежде, чем он умрет, то нельзя терять ни минуты, – проговорила Кейт.

Комната, казалось, поплыла у Джейн перед глазами. Должно быть, она ослышалась. Прежде, чем он… умрет? Но только недавно, этим утром он был здесь, полный сил… и любви к ней… и к жизни.

– Возможно, даже сейчас уже слишком поздно, – сказала Кейт. – Но ему обещали прислать священника.

– Кейт, Бога ради, что ты говоришь? Кейт горько рыдала:

– Я услышала, что это должно случиться, как раз перед тем, как его арестовали. Пойдем, моя девочка, или ты никогда больше не увидишь его живым.

Она позволила Кейт вывести себя из дома по мягкой траве прямо к лодке, на которой приплыла Кейт. Боже, как медленно они двигались к этой ужасной крепости!

– Я узнала это от стражников, – сказала Кейт. – Все произошло на заседании Совета. Милорд герцог Глостерский был в ярости. Говорили, что он раскрыл заговор.

Джейн глядела, ничего не видя, на красивые берега, на цветущие кустарники и фруктовые сады, спускавшиеся к сверкающим на солнце водам реки. «После этого, – подумала она, – я навсегда возненавижу летние дни».

Она знала, что предала Гастингса. Ее месть свершилась. Когда-то он отдал ее Эдуарду, а сейчас она отдала его смерти.

Они сошли на берег и побежали по тропинке между этими гнетущими серыми башнями: мимо Битчема, мимо Белой башни… Сквозь слезы она увидела церковь на Тауэр-Грин, а затем показался и сам Тауэр-Лейн с небольшой группой людей на нем.

– Остановитесь там! – послышался голос, но она не обратила на него внимания.

Ноги несли ее вперед, полные слез глаза искали глаза Гастингса. Она увидела, как краска залила его лицо, которое до этого было бледным, как выбеленные непогодой стены башен.

– Джейн!

– Уильям, любимый! – Она повисла на нем.

– Ты не должна была приходить, – промолвил он.

– Я должна была прийти. Мне так много нужно сказать тебе. Я должна во всем признаться. Я люблю тебя, Уильям. Как я буду жить без тебя?

– Ты сделала мои последние дни счастливейшими в жизни, Джейн, – сказал он.

Она покачала головой.

– Уильям… я пришла к тебе… я пришла к тебе… Слова не шли у нее с языка, но ей показалось, что он понял все.

– Все это не важно, Джейн. Прости за все зло, которое я пытался причинить тебе.

– Не говори об этом, не говори. Это я… я пришла к тебе… не с любовью. Но сейчас все изменилось. Я люблю тебя, и я сама навлекла на тебя такое… О Боже Всевышний! Неужели нельзя вернуть назад эти несколько коротких дней! Ведь это я, которая любит тебя, лишаю тебя жизни.

Гастингс отстранил ее от себя.

– Ты должна уйти отсюда. Иди сейчас же, Джейн. Быстро. Нигде не останавливайся. Скройся и оставайся в укрытии. Через некоторое время станет безопаснее, и ты выйдешь, а сейчас ты в опасности.

Какое это имеет значение!

Стражник подошел к Гастингсу и тронул его за плечо:

– Милорд… – начал он.

Джейн, вся дрожа, обернулась и посмотрела на Тауэр-Грин, где на траве вместо плахи стоял чурбан, в спешке принесенный из ремонтировавшейся по соседству часовни.

Гастингс кивнул. Глаза его, казалось, смотрели за стены Тауэра, за реку… куда-то в вечность. У него уже был взгляд человека, оставившего этот мир.

Где-то на реке Джейн услышала всплеск весел. Низко летало воронье, оглашая окрестности отвратительным карканьем.

– Прощай, – промолвил Гастингс, – и помни, ты сделала последние дни самыми счастливыми в моей жизни. Теперь иди. Ты не должна видеть конца. – Он обратился к Кейт. – Уведи ее… быстро. И позаботься о ней.

– Слушаюсь, милорд, – с рыданием ответила Кейт. Стражники поспешно подвели Гастингса к чурбану, так как дело не терпело отлагательства. Протектор был раздражительным человеком, нельзя было задерживать его обед.

Кейт пыталась увести Джейн с места казни. Гастингс пожал плечами. Вот и настал конец, конец его честолюбивым замыслам, конец любви. За плечами – пятьдесят три года приключений и целая неделя любви.

Он с презрением отверг повязку на глаза. Стоял выпрямившись, охватывая взором все происходящее. Последний взгляд на сверкающую реку, на серые башни. Прощай, Лондон! Прощай, Джейн! Прощай, любовь и жизнь!

Спокойно положил он голову на чурбан. Быстро и бесшумно опустился топор. Его голова покатилась на солому; на короткое, ужасное мгновение все замерло вокруг, а потом снова закаркали вороны.

Процессия медленно двигалась по улицам Лондона. Размеренной поступью, распевая псалмы, шли благочестивые священнослужители. Один из них с презрительным выражением лица, одетый в белые одежды, нес огромный крест, держа его высоко над головой. Впереди него, спотыкаясь, брела босоногая женщина, на которой не было никакой одежды, кроме простой юбки из грубой шерстяной ткани, ниспадавшей от талии к ногам. Роскошные золотистые волосы рассыпались по плечам, прикрывая ее наготу, в руках она несла зажженную свечу. Это была не обычная уличная проститутка, а сама Джейн Шор, фаворитка короля, обвиненная в распутстве лордом епископом Лондонским, наложившим на нее епитимью, дабы она могла искупить грехи своей порочной жизни.

Ее разбитые о булыжную мостовую ноги покрылись ссадинами и кровоточили; обнаженную кожу, светившуюся, как белое молоко, сквозь золото волос, нещадно жгло солнце. Вдоль улиц выстроились купцы и подмастерья, домашние хозяйки и проститутки, богатые и нищие; они пришли посмотреть на величайшее зрелище года. Джейн Шор – богатая и могущественная, которую во времена правления короля Эдуарда почитали в стране, пожалуй, больше любого высокородного вельможи, была низведена так низко, как самая обыкновенная шлюха из публичного дома в Саутуорке.

Но Джейн не замечала презрения священников, не слышала насмешливый рокот толпы. Она едва сознавала этот позор, ибо в ее сердце не осталось места ни для чего, кроме мучительных угрызений совести. Какое имеет значение то, что приходится полуобнаженной идти по улицам Лондона? Какое имеет значение то, что ее называют шлюхой? Какое все это имеет значение, когда Гастингс мертв и она сама послала его на смерть?

– О Боже! – бормотала она, спотыкаясь. – Лучше бы я умерла вместе с ним!

Стояла ужасная жара, и зловоние от реки Флит в это воскресное утро отравляло воздух сильнее обычного. Множество глаз наблюдали за этой красивой женщиной: одни – с презрением, другие – с жалостью; многие, видевшие ее неосознанную грацию, хоть и называли ее шлюхой, смотрели на нее жадным, плотоядным взглядом.