Новгородская сага. Книга 5. Воевода заморских земель - Андрей Посняков

— Ой, страшно мне чего-то, дядька Матоня! — поднимаясь, стонал кругломордый. — И чего они нас на эту громадину тянут?

— Молчи, глупой, — угрожающе шептал Матоня. — Если б убить хотели — давно б убили. Нужны мы им зачем-то.

— Нужны, нужны, — обернувшись, ободряюще кивнул Тускат. — Просто главный жрец Асотль желает беседовать с вами в более спокойной обстановке.

Сто потов сошло с Матони и Олельки Гнуса, пока поднялись на вершину, а жрецы и Тускат ничего, даже не запыхались ничуть, видно частенько тут поднимались, проклятые.

На плоской вершине теокалли стояли два храма, жрецы свернули к левому, красному, с белыми черепами и входом в виде раскрытой пасти змеи.

— Ой, любят они гадов, дядька Матоня, — кивнув на змею, зашептал Олелька. — А каменья-то в глазах, ишь, так и играют! Дядька Матоня, да то ж самоцветы ценности неписаной! Вот бы выковырять как-нибудь ночкой, а? Враз обогатились бы!

— Погодь. Может статься — и выковыряем, — обернувшись, тихо произнес Матоня и засмеялся.

Впрочем, так и не выковыряли. Уже на следующую ночь опередил их знаменитый теночтитланский вор Койот со своими людьми.

Вошедшие в храм жрецы вышли оттуда с обескураженным видом.

— Да куда ж они все подевались? — изумленно пожимал плечами Таштетль. — Я ведь предупреждал, чтоб сегодня пораньше пришли. Эй, Тлакетль, Тшалак, где вы?

— Мы здесь, уважаемые! — откуда-то со стороны послышались крики. — За ножами к соседям ходили.

Появившиеся младшие жрецы низко склонились перед Асотлем.

— Пьянствовали поди? — грозно принюхался тот. — Ох, найду я на вас управу! Ладно. Давайте быстро сюда жертвенные колючки и листья.

Младшие жрецы опрометью бросились выполнять приказание. Тшалак от усердия даже запнулся о жертвенный камень, хорошенько приложившись лицом к каменной кладке.

— А теперь подите прочь, — получив острые колючки и широкие, бархатистые на ощупь листья, приказал младшим жрецам Асотль.

— Стойте у края теокалли вместе с воинами и никого сюда не пускайте, — напутствовал их Таштетль. — Никого, кроме военачальника Тисока. Что-то он задерживается, неужто тоже пьянствует?

— Тисок не пьянствует. Тисок был занят важным государственным делом, — прогремел под сводами храма Уицилапочтли громовой голос военачальника. С надменным лицом, в плаще из разноцветных перьев, Тисок приблизился к жрецам и, взяв в руки колючки, как и все остальные, принялся ожесточенно царапать себе щеки. Капли крови падали на мягкие листья — то была жертва, угодная богу.

— Дядька Матоня — что ж, и нам эдак царапаться? — округлив глаза от страха, прошептал Олелька. Матоня ничего не ответил, лишь махнул рукой. Впрочем, похоже, пока никто не обращал на них никакого внимания.

Закончив молитву, собравшиеся приступили к делу.

— Я давно хотел поговорить с тобой, славный Тисок, — улыбаясь, начал беседу Асотль. — Наш тлатоани, великий Ашаякатль, слишком стар и немощен — нет славных битв и алтари богов Теночтитлана стонут без крови жертв. Солнце может остановиться, если так пойдет и дальше. Вся надежда на тебя, славный Тисок… — Жрец испытующе посмотрел на военачальника. — Ты… Ты должен быть следующим тлатоани! Ты, и никто другой.

Тисок вздрогнул, ноздри его породистого носа хищно раздулись, как у хищника, почуявшего добычу. Асотль говорил то, о чем сам Тисок давно думал, не признаваясь даже самому себе.

— Все жречество Уицилапочтли, Тескатлипока и Кецалькоатля поддержит тебя, о славный Тисок! — по-змеиному улыбаясь, говорил сладкие речи жрец. — А это — великая сила. Ты же должен будешь совершить далекие походы и привести из дальних стран тысячи жертв, первыми из которых будут пупереча, отоми и их союзники белокожие «новгородчи».

— Я завоюю пупереча, отоми и «новгородчей», — приложив руку к сердцу, заверил Тисок. — Клянусь в этом на алтаре великого бога Уицилапочтли.

— Мы поможем тебе, Тисок, — кивнул главный жрец. — Именно этого мы от тебя и ждали. Вот, кстати, твои верные слуги. — Он кивнул на ничего не понимающих бледнолицых, Матоню с Олелькой. — Переведи им мои слова, Тускат… Скажи также, что за верную службу Тисок даст им столько золота, сколько они смогут унести. Но если предадут, жрецы Уицилапочтли медленно снимут с них кожу. Что ты так напрягся, Тисок?

— Там кто-то есть, у восточного входа! — расширив ноздри, заявил Тисок и, приложив палец к губам, вытащил из-за пояса палицу. — Пойду, проверю…

Бесшумно, словно пантера, молодой воевода ацтеков прошмыгнул через весь храм… Но соглядатай — если он там и был — оказался проворнее. Только ветер шумел на вершине теокалли. Да, кажется, какая-то тень промелькнула в тусклом свете звезд. В накидке из перьев ворона. Промелькнула и скрылась в храме Тлалока. Кто это? Жрец? Мысли Тисока были вполне конкретны. Скорее всего, жрец. Соглядатай? Может, и показалось. Может, и ни при чем жрец. Но, на всякий случай, его надо убить. Убить и сбросить с вершины теокалли. Слишком многое поставлено на кон, слишком многое… Подняв палицу, Тисок решительно направился к храму Тлалока. Он не дошел и до середины, как услышал поднимающийся снизу гул. Тисок остановился, прислушался…

— Слава великому владыке Ашаякатлю! — кричали на лестнице, все ближе и ближе. Вот уже на вершине пирамиды показался и сам тлатоани в изумрудном плаще из мерцающих перьев кецаля. Тисоку ничего не оставалось делать, как только приветствовать правителя и молча присоединиться к процессии.

Около сотни людей — вельможи, жрецы, сановники — окружив тлатоани, направились к храму Уицилапочтли. В их числе — Олег Иваныч и Гриша — практически без охраны, а куда они денутся с теокалли? Не птицы, крыльев нету.

Горели светильники, с черного неба, не мигая, смотрели звезды. Узкая полоска луны притаилась у самой вершины храма золотым кривоватым кинжалом.

Младшие жрецы, распевая гимны, вытащили из толпы пленников первую жертву — юношу-отоми. Поглаживая его по плечам, подвели к плоскому, чуть выпуклому сверху камню, распяли, крепко держа за руки и за ноги. Жертва трепыхнулась, пытаясь вырваться, — тщетно, жрецы знали свое дело. Главный жрец Асотль возник, словно из ночного воздуха, в накидке из человеческой кожи. Приблизился к юноше… Поднял обсидиановый нож… С хрустом разрезались ребра, горячим фонтаном хлынула кровь, орошая жреца и жертвенный камень. Юноша закричал и тут же затих — сильная рука Асотля привычным движением вырвала из разверстой груди еще живое, трепыхающееся сердце и бросила его в золотой сосуд, брызнув кровью на стоящих сановников.

— Слава, слава Уицилапочтли! — громом пронеслось среди всех.

Жрецы вновь запели гимн. Гришаню тошнило. Олег Иваныч и сам был бы не прочь поблевать, хоть никогда не считал себя до такой степени сентиментальным — в прежние времена, бывало, и в морге пьянствовал, за экспертизами заходя. Но то — совсем другое дело. В морге — там мертвые. А тут — живые. Ну и вера! Наглое и циничное убийство на религиозной почве. Взять бы всех этих гадов-жрецов да сослать куда-нибудь на север, да хоть на ту же Индигирку-реку! Пускай там попляшут, упыри чертовы!