Опыты сознания - Георг Гегель

От этого изменчивого языка наблюдение поэтому возвращается в конце концов к прочному бытию и, согласно своему понятию, провозглашает, что внешнее проявление есть внешняя и непосредственная действительность духа не как орган и не как язык и знак, а как мертвая вещь. То, что было снято самым первым наблюдением неорганической природы, а именно, будто понятие должно быть налицо как вещь, восстанавливается этим последним способом [наблюдения] таким образом, что он делает действительность самого духа некоторой вещью или, выражаясь в обратном смысле, сообщает мертвому бытию значение духа. – Тем самым наблюдение пришло к провозглашению того, что было нашим понятием о нем, а именно, что достоверность разума ищет себя самое как предметную действительность. – Хотя при этом, конечно, не имеется в виду, что дух, представляемый черепом, объявляется вещью, не следует считать, что в этой мысли заключается материализм, как его называют; напротив, дух должен быть еще чем-то иным, нежели эти кости; но само выражение: дух есть, означает не что иное, как: он есть вещь. Если бытие как таковое или бытие в качестве вещи высказывается духом как предикат (von dem Geiste pradicirt), то подлинное выражение этого заключается в том, что он – такое бытие, как кость. Поэтому нужно считать в высшей степени важным, что нашлось истинное выражение того, что о духе просто говорится: он есть. Обыкновенно, если о духе говорится: он есть, обладает некоторым бытием, есть некоторая вещь, единичная действительность, то этим не имеется в виду нечто, что можно видеть или брать в руку, толкать и т. д., но нечто подобное говорится; и то, что на самом деле говорится, выражает тем самым, что бытие духа есть кость.

Этот результат имеет теперь двоякое значение, во-первых, свое истинное значение, поскольку он есть дополнение результата предшествующего движения самосознания. Несчастное самосознание отрешилось от своей самостоятельности и вытолкнуло свое для-себя-бытие, низводя его до вещи. В силу этого оно возвратилось из самосознания в сознание, т. е. в то сознание, для которого предмет есть некоторое бытие, некоторая вещь; – но то, что есть вещь, есть [здесь] самосознание; оно, стало быть, есть единство «я» и бытия, категория. Когда предмет определен таким образом для сознания, последнее обладает разумом. Сознание, так же как и самосознание, есть в себе, собственно говоря, разум; но лишь о сознании, для которого предмет определился как категория, можно сказать, что оно обладает разумом; – но это еще не означает знание того, что такое разум. – Категория, которая есть непосредственное единство бытия (des Seins) и «своего» (des Seinen), должна пройти через обе формы, и наблюдающее сознание есть именно то сознание, для которого категория выступает в форме бытия. В своем результате это сознание высказывает в качестве положения то, бессознательной достоверностью чего оно является, – положение, которое содержится в понятии разума. Это положение есть бесконечное суждение, гласящее, что самость есть некоторая вещь, – суждение, которое само себя снимает. Этим результатом, стало быть, определенно присовокуплено к категории то, что она есть эта снимающая себя противоположность. Чистая категория, которая есть для сознания в форме бытия или непосредственности, есть неопосредствованный еще, лишь имеющийся налицо предмет, а сознание есть столь же неопосредствованное отношение [к нему]. Момент указанного бесконечного суждения есть переход непосредственности в опосредствование или негативность. Имеющийся налицо предмет определен поэтому как предмет негативный, а сознание – как социосознание по отношению к нему. Другими словами, категория, которая в наблюдении прошла через форму бытия, установлена теперь в форме для-себя-бытия; сознание более не хочет непосредственно находить себя, а хочет порождать себя само своей деятельностью. Оно само есть себе цель своего действования, как в наблюдении для него важны были только вещи.

Второе значение результата – это рассмотренное уже значение наблюдения, не прибегающего к понятию. Это наблюдение умеет постигать и выразить себя только так, что наивно объявляет действительностью самосознания кость, как она обнаруживается [им] в качестве чувственной вещи, не теряющей в то же время для сознания своей предметности. Но и о том, что оно это говорит, оно не имеет ясности сознания и постигает свое положение не в определенности его субъекта и предиката и их соотношения, а тем более не в смысле бесконечного, себя само растворяющего суждения и понятия. – Из глубже заложенного самосознания духа, которое здесь выступает как естественная порядочность, оно, напротив, скрывает от себя бесстыдство голой, не прибегающей к понятию, мысли, принимающей за действительность самосознания какую-то кость, и приукрашивает эту мысль тем, что с помощью самого безмыслия примешивает всяческие не имеющие здесь никакого смысла отношения причины и действия, знака, органа и т. д. и с помощью различений, от них заимствованных, прикрывает вопиющую нелепость [указанного] положения.

Мозговые волокна и т. п., если их рассматривать как бытие духа, уже есть некоторая мысленная, лишь гипотетическая действительность – не наличная, не осязаемая и видимая, не истинная действительность; если они наличны, если они видимы, то они – мертвые предметы и уже не означают бытия духа. Но предметность в собственном смысле должна быть непосредственной, чувственной, так что дух в этой предметности как в предметности мертвой устанавливается как нечто действительное, ибо кость есть мертвое, поскольку мертвое находится в самом живом. – Понятие этого представления состоит в том, что разум для себя есть всякая вещность, даже сама чисто предметная вещность; но разум таков – в понятии, или: только понятие есть его истина; и чем чище само понятие, тем более нелепо представление, до которого оно низводится, если его содержание есть не в качестве понятия, а в качестве представления, – если себя само снимающее суждение берется не с сознанием этой его бесконечности, а как неизменное положение, субъект и предикат которого должны иметь каждый значение для себя, самость должна фиксироваться как самость, вещь как вещь, и все же одно должно быть другим. – Разум, по существу понятие, раздвоен непосредственно на себя самого и на противное себе – противоположность, которая именно поэтому столь же непосредственно снята. Но если он таким образом предстает в качестве себя самого и в качестве противного себе и удерживается в совершенно единичном моменте этого раздвоения, он постигается неразумно; и чем чище моменты этой противоположности, тем более бросается в глаза явление этого содержания, которое либо есть только для сознания, либо наивно им только высказывается. – Глубина, которую дух извлекает изнутри наружу, но не далее своего представляющего сознания, оставляя ее в нем – и неведение этим сознанием того, что им высказывается, есть такое же сочетание возвышенного и низменного, какое природа наивно выражает в живущем, сочетая орган его наивысшего осуществления – орган деторождения – с органом мочеиспускания. – Бесконечное суждение как бесконечное можно было бы назвать осуществлением жизни, постигающей самое себя, а не выходящее из представления сознание его можно было бы сравнить с мочеиспусканием.