Операция «Фауст» - Фридрих Незнанский

— Вы Меркулов? Вы Моисеев? А вы Турецкий? — пересчитал он нас, сухо поздоровавшись кивком головы.

Когда мы уселись, он поднял глаза на Романову, спросил:

— Теперь все в сборе?

Шура чуть отделила зад от стула:

— Все, Виктор Михайлович…

— Тогда начнем оперативку, — резко сказал Чебриков, — по пунктам. Первое. Политбюро проверило ваше заявление и приняло его к сведению. Мы решили — ликвидировать «Афганское братство» в двадцать четыре часа… И верхушку спецназа — этих заговорщиков тоже…

Я в упор смотрел на Чебрикова. Но ничего не мог прочесть на его непроницаемом лице.

— Второе. Политбюро приняло также решение — провести эту акцию так, чтобы ни один человек ничего не узнал о существовании правительственного заговора. Ни у нас в стране. Ни там, за рубежом…

И Чебриков погрозил толстым пальцем кому-то в сторону сада «Эрмитаж».

Потом он вздохнул, окинул нас взглядом:

— …Поэтому я здесь. Михаил Сергеевич лично просил меня собрать вас, посвященных, и сказать следующее… Политбюро поручило мне возглавить акцию по ликвидации заговорщиков. Вся информация о заговоре, готовившимся перевороте и взрыве на стадионе имени Владимира Ильича Ленина должна остаться тайной. Вы дадите подписку о неразглашении. В противном случае… я не пугаю, а лишь предостерегаю — вас ждет смертная казнь… Но не расходитесь сейчас по домам. Во-первых, мы беспокоимся о вашей безопасности. Во-вторых, прошу давать моим сотрудникам квалифицированные консультации — вы знаете по этому делу больше, чем кто-либо. После завершения акции вы должны навсегда забыть обо всем, что было. Поймите нас правильно. В напряженный момент нашей истории, когда страна наша на крутом переломе, мы не можем… не имеем права допустить, чтобы кто-либо и где-либо узнал о заговоре маршала… бывшего маршала Агаркина. Он грязный изменник! Все! Если есть вопросы, я отвечу…

— У меня вопрос! — поднял руку Костя.

— Пожалуйста.

— Какое решение принято в отношении группы Геворкяна? Я проверил дело. Они не совершали диверсии в метро, не убивали людей.

— У вас все? — спросил Чебриков и поджал тонкие губы.

— По этому вопросу — да.

— Отвечаю, товарищ Меркулов. Политбюро приняло решение — рассмотреть дело Геворкяна и других в двухнедельный срок. Какое решение примет Верховный суд нашей страны, мы не знаем. Мы не имеем влияния на судебную власть. Но думаю, что советские судьи этих террористов по голове все-таки не погладят.

— Позвольте, позвольте! — возмутился Моисеев. — Несколько часов назад Михаил Сергеевич лично мне говорил о том, что он разберется с этим делом! Михаил Сергеевич — юрист. Он разбирается в праве! Я знаю! Мы же вместе учились на юридическом.

Чебриков побагровел.

— Перестаньте молоть чушь! Учились вместе — хорошо. А теперь нечего об этом болтать! Вы что думаете — на вас управу, что ли, нельзя найти?! Вновь разъясняю, решать будет Верховный суд! Все?

— Нет, не все! — сказал я. — А разве не будет следствия, а потом суда над заговорщиками из спецназа и террористами из «Афганского братства»?

Чебриков снял очки, положил их перед собой. Глаза его сузились, стали мышиными:

— Вы подумали, прежде чем спросить? Вы" что, товарищ Турецкий, русского языка не понимаете?!

Может, вас снова в школу отправить, в первый класс?

Я уже говорил, чтобы вы раз и навсегда забыли об этом деле! А что мы будем делать и как делать, не ваша забота!

Я напрягся, будто меня ударили в солнечное сплетение.

— Остальные вопросы снимаю! — сказал Чебриков и надел очки. — На этот раз действительно все.

Он неуклюже поднялся из-за стола, засунул в карман бумажки с нашими подписями, изобразил на своем хищном лице улыбку и удалился.

Первым пришел в себя Грязнов.

— Вот гусь! Даже спасибочки не сказал! Сашка чуть на тот свет не отправился, да и Женька рисковал будь здоров! Высшее начальство называется.

Сволочи!

— Увы, — произнес Меркулов, встал с места, прошелся по кабинету. Задержался за моей спиной и легонько потрепал меня по плечу.

— Да-а, заморочка — задумчиво протянул Жуков и неожиданно оживился. — Александра Ивановна! С этой минуты я и гроша ломаного не дам за нашу жизнь! Так уж если погибать, — то с музыкой! Давайте я мотнусь в «Эрмитаж»! Может, нам осталось выпить по последней на этом свете!

— Не знаю, хлопцы! — сказала Романова. Сейчас она выглядела куда старше своих лет. — Я ведь на связи с помощником Чебрикова… А вы давайте, чего сидеть всю ночь… как в тюрьме.

Нас скоро сморило, видно, сказалась предыдущая нервотрепка.

…Когда я разомкнул веки, то увидел полковника Романову со стаканом водки в руке. Она отхлебнула, сморщилась, села на стул и… заплакала. Грязнов тихо спросил:

— Ты что, Александра Ивановна?

— Да ну что же это, хлопцы? — жалобно произнесла Шура, — разве ради этого вы старались? Разве ж это законность? Варфоломеевскую ночь устроили комитетчики… Из Лефортова мне сообщили — конфиденциально, конечно — арестовали около двухсот человек и тут же на месте расстреляли сорок четыре… Да при задержании убито около пятидесяти… А вот вам и первое официальное сообщение: «В 23 часа 05 минут на 23-м километре Симферопольского шоссе произошел несчастный случай: правительственный ЗИЛ на большой скорости врезался в оставленный на дороге асфальтовый каток. В результате катастрофы погибли маршал Николай Архипович Агаркин с супругой».

Я слушал, что говорила Шура, и не чувствовал ничего — ни жалости, ни угрызения совести, ни торжества возмездия, — ничего, кроме холодной пустоты в груди. В понедельник Меркулов завизировал мое заявление, я отработаю положенные по закону две недели — никаких отпусков, пойду искать работу юрисконсульта, может быть, удастся влезть в коллегию адвокатов. Надо будет подготовить к передаче дела…

«Консультации», о которых говорил Чебриков, вылились в многочасовой допрос, проводимый в кабинете начальника МУРа следственной комиссией — двумя генералами и тремя полковниками из центрального аппарата КГБ… Меня вызвали первым.

— Скажите, Турецкий, вы верите в единство партии и народа? — спрашивает меня генерал, положив руку мне на плечо.

— Верю, но какое это имеет отношение к делу?

Комитетчики никак не реагируют на мой выпад.

— А вы согласны с мнением, что в нашей стране существуют внутренние разногласия?

— Я с такого рода мнениями не знаком, товарищ генерал.

Теперь чекисты обмениваются мимолетным взглядом, и следующий вопрос, вернее, вопрос-утверждение:

— Когда тебе много лет подряд вдалбливают одно и то же, приучают говорить не то, что ты думаешь, а то, что хотят от тебя услышать, то трудно переделать себя за один вечер, не правда ли?