Инкогнито. Тайная жизнь мозга - Дэйвид Иглмен

Итак, мы видим, как крохотные объекты, которые мы называем нейромедиаторами, гормонами, вирусами и генами, могут положить свои маленькие ручки на рулевое колесо нашего поведения. Как только в ваш напиток что-то подсыпали, на ваш сэндвич чихнули или ваш геном испытал мутацию, ваш корабль пойдет в другом направлении. Сколько ни старайтесь действовать иначе, изменения в вашем аппарате ведут к изменениям в вас. С учетом такого реального положения дел совершенно неочевидно, что у нас есть опция «выбора» того, кем мы хотели бы быть. Нейроэтолог Марта Фара заметила, что таблетка антидепрессанта «может помочь нам спокойно переживать повседневные проблемы, и если стимулятор может помочь соблюдать сроки и выполнять рабочие обязательства, то не должны ли невозмутимые темпераменты и добросовестные характеры также быть характеристиками человеческих тел? А если так, то есть ли что-нибудь у людей, что не является характеристикой их тел?»[332]

То, кем вы оказываетесь, зависит от такого гигантского количества факторов, что, по всей видимости, по-прежнему будет невозможно установить однозначное соответствие между ними и поведением (но об этом чуть позже). Тем не менее, несмотря на сложность, ваш мир непосредственно связан с вашей биологией. Если существует нечто вроде души, то это как минимум связано с микроскопическими деталями. Что бы еще ни проявлялось в нашем загадочном существовании, наша связь с биологией не подлежит сомнению. В этом аспекте вы можете видеть, что биологический редукционизм имеет мощную опору в современной науке о мозге. Но редукционизм — это еще не всё.

Большинство людей слышали о проекте «Геном человека», в ходе которого наш вид успешно определил последовательность длиной в миллиарды букв в шифровальной книге собственного генома. Этот проект был эпохальным достижением, которое приветствовали с соответствующими фанфарами.

Не все слышали, что проект в каком-то смысле оказался неудачей. Хотя мы определили весь код, мы не обнаружили ожидаемых масштабных ответов о генах, которые уникальны для человечества; вместо этого мы открыли объемную книгу рецептов для гаек и болтов в человеческом организме. Мы узнали, что у других животных геном практически такой же, как и у нас; причина — тот факт, что мы состоим из тех же болтов и гаек, просто в других конфигурациях. Геном человека отличается от генома лягушки не так уж сильно, хотя люди весьма отличаются от лягушек. Во всяком случае, с первого взгляда люди и лягушки кажутся различными. Однако учтите, что и тем и другим нужны рецепты для конструирования глаз, селезенки, кожи, костей, сердца и так далее. В результате два генома не так уж различаются. Представьте, что вы идете на разные заводы и проверяете шаг резьбы и длину используемых винтов. Это мало скажет вам о функциях конечного продукта, например тостер это или фен. У обоих есть сходные элементы, скомпонованные различным образом.

Тот факт, что мы не узнали то, что, как нам казалось, могли узнать, — не критика проекта «Геном человека»; его все равно нужно было сделать в качестве первого шага. Но это подтверждает, что даже успешное сведение к деталям обречено рассказывать слишком мало о важных для человечества вопросах.

Давайте вернемся к примеру с хореей Гентингтона, когда один-единственный ген определяет, разовьется у вас болезнь или нет. Выглядит как история успеха для редукционизма. Однако обратите внимание, что эта болезнь — один из весьма малого числа примеров, которые можно раскопать для такого эффекта. Сведение болезни к единственной мутации — в высшей степени редкая вещь: большинство болезней полигенны; это означает, что они являются результатом небольших вкладов со стороны десятков и даже сотен различных генов. И по мере того, как наука развивает свои методы, мы обнаруживаем, что значение имеют не только кодирующие участки генов, но и области между ними — то, что обычно считают «мусорной» ДНК. Представляется, что большинство болезней проистекают из вала бесчисленных мелких изменений, которые сочетаются безумно сложным образом.

Однако ситуация намного хуже, чем просто проблема с многочисленностью генов: вклад генома можно по-настоящему понять только в контексте взаимодействия со средой. Рассмотрим шизофрению — заболевание, охоту за генами для которого группы исследователей вели в течение десятилетий. Нашли ли они гены, которые дают корреляцию с этим заболеванием? Да. Сотни генов. Много ли дает знание о любом из этих генов для предсказания, у кого в совершеннолетнем возрасте разовьется шизофрения? Очень мало. Мутация одного гена имеет такую же предсказательную силу для шизофрении, как цвет вашего паспорта.

Что общего у вашего паспорта с шизофренией? Оказывается, что социальный стресс от статуса иммигранта в новой стране — один из важнейших факторов при развитии этого заболевания[333]. Согласно исследованиям, в разных странах выше всего риск у групп иммигрантов, больше всего отличающихся по культуре и внешнему виду от основного населения. Другими словами, низкий уровень социального принятия большинством коррелирует с повышенной вероятностью шизофренических нарушений. По непонятным пока причинам кажется, что постоянное социальное отторжение нарушает нормальную работу дофаминовой системы. Но и такое обобщение не отражает суть в полной мере, поскольку даже в рамках какой-то отдельной группы иммигрантов (например, корейцев в США) психическому заболеванию более подвержены те люди, кто сильнее ощущает свое этническое отличие от большинства. Те же, кто гордятся своим происхождением и кому с ним комфортно, находятся в более благополучном положении.

Эти сведения оказываются для многих сюрпризом. Так шизофрения — генетическая болезнь или нет? Ответ таков: генетика играет определенную роль. Если генетика производит болты и гайки несколько странной формы, то вся система может работать необычным образом, когда помещается в определенную внешнюю среду. В других средах форма болтов и гаек может не иметь никакого значения. В конечном счете то, кем оказывается какой-то человек, зависит от гораздо большего, нежели молекулярные указания, написанные в ДНК.

Вспомните, что мы говорили ранее о росте на 882 процента вероятности совершить преступление, связанное с насилием, если вы носитель Y-хромосомы. Это утверждение соответствует фактам, но тут важно спросить: почему тогда не все мужчины преступники? В тюрьме сидит только один процент мужчин[334]. В чем же дело?