Женат на собственной смерти - Андрей Дышев
Шрифт:
Интервал:
От острова, как от мартеновской печи, тянуло нестерпимым жаром, и потому Саркисян со своей командой не подплывал к нему ближе. Оператор, стоя на коленях, снимал мрачную панораму. Милиционеры, сняв фуражки, смачивали в забортной воде платки и прижимали их к своим разгоряченным лбам. Головешки, плавающие вокруг, методично постукивали о борт лодки, и этот перестук был не менее страшен, чем треск деревьев, лопающихся от жара.
— Тут уж ничего живого не осталось, — произнес Саркисян и стянул с головы кепку. — Сгорел, как картонная фабрика…
— Нарушение правил безопасности при разжигании костров, — констатировал Зубов, протирая мокрым платком шею.
— У меня хранятся расписки всех участников «Робинзонады»! — немного волнуясь, заверил Саркисян. — Всю ответственность за свою жизнь и здоровье они взяли на себя! Так что моей вины здесь нет!
— Да при чем здесь вы, Арам Иванович! — махнул рукой Зубов.
Ворохтин прибавил газу. Его лодка на малом ходу приблизилась к берегу и ткнулась в песок, густо присыпанный пеплом.
— Пожалей себя и свои красивые волосы, голубчик! — крикнул Саркисян, брызгая на свою лысину водичкой. — Ничего ты там уже не найдешь и никого не спасешь.
— Что делает! — покачал головой Чекота, глядя через видоискатель на Ворохтина, который спрыгнул с лодки в воду, вынул из кармана радиостанцию, чтоб не намочить, и прямо в одежде окунулся с головой.
— Ты снимай, снимай, — вздохнув, сказал Саркисян оператору. — Какое мужество! Какая самоотверженность! И все ради того, чтобы поступить наперекор старому доброму Араму Ивановичу. Чтобы ему насолить и испортить настроение.
— До прибытия пожарных нам тут делать нечего, — сказал Зубов, опасаясь, что кто-нибудь может подумать, что милиция тоже обязана лезть в огонь. — Они и тело вынесут. У них на этот случай есть специальные огнеупорные костюмы с независимой системой дыхания…
— Если, конечно, что-нибудь останется от тела, — мимоходом заметил Саркисян, перехватив многозначительный взгляд оператора. — В такой жарище танк сгорит, и болтика от него не найдешь… Узнать бы, с чего все это началось. Молнии вроде не было.
— В природе много необъяснимых явлений бывает, — вторил Чекота.
— А что тут необъяснимого? — пожал плечами Зубов. — Неосторожное обращение с огнем! Однозначно!
— Ну да, — легко согласился Саркисян. — Так оно, наверное, и было.
Прикрывая лицо мокрым рукавом, Ворохтин стал приближаться к поляне. От его одежды повалил густой пар. Нестерпимый жар обжигал нос и уши. Казалось, все это происходит в парилке и какой-то любитель высоких температур чрезмерно плеснул на камни. Ворохтин уже чувствовал, как жар пробивается сквозь толстую подошву его ботинок. Каждый вдох причинял ему нестерпимую боль. Он приблизился к середине поляны, на которой возвышалась гора тлеющих углей, накинул подол куртки на конец большой сосновой ветки и потянул на себя. Хрупкая конструкция из головешек обрушилась, и мириады искр взметнулись в задымленное небо. Но Ворохтин ветку не отпустил и, едва не крича от боли, поволок ее на берег.
Оставив свою ношу на песке, он кинулся к воде, с наслаждением окунул руки и стал пригоршнями лить на голову воду.
— Что это? — поморщившись, спросил Саркисян. — Что за гадость?
Плохое зрение не позволяло ему как следует рассмотреть бесформенный черный предмет, прицепившийся к обгоревшей ветке. Но его вопрос повис в воздухе. Никто не мог ничего сказать определенно.
— Ну-ка, давай к берегу! — скомандовал Зубов сержанту.
Моторка медленно поплыла вперед и мягко наехала на песок. Зубов вышел из лодки первым, за ним сержант, а потом уже Чекота. Зажав нос пальцами, Зубов приблизился к отвратительной дымящейся массе, склонился над ней и тотчас отпрянул.
— Ничего не понимаю, — пробормотал Саркисян, выбираясь из лодки и несмело приближаясь к милиционеру. — Что это такое? Что за гадость?
— Труп вашего робинзона, — ответил Зубов и отвернул лицо, чтобы поменьше чувствовать смрад горелого мяса.
— Как труп? — прошептал Саркисян. — Этого не может быть… Мистика…
— А вы надеялись, что он выживет?
— Кто надеялся? Я надеялся? Да я вообще… — забормотал Саркисян и, страстно желая немедленно получить исчерпывающие разъяснения, посмотрел на оператора. Но тот лишь молча покрутил головой, и на его искаженном лице можно было заметить отпечаток того же мистического ужаса.
— Можете снимать! — сказал Ворохтин, глядя на свои обожженные ладони. — Зрителям это должно понравиться.
На Саркисяна было страшно смотреть. Казалось, его красное, мокрое от пота лицо сейчас вспыхнет факелом, подобно горящей ели.
— Нет, — бормотал он, медленно пятясь к воде. — Не может быть… Бред…
Вскинув голову, он посмотрел дикими глазами на Ворохтина и направил в него дрожащий палец.
— Это ты… Это все ты…
Ворохтин забрался в лодку и завел мотор.
— Эй! Куда? — крикнул сержант.
— Ворохтин, стоять! — добавил Зубов, но не слишком настойчиво.
— Держите же его! — завопил Саркисян, но его голос заглушил треск мотора. Приподняв передок и отбрасывая в стороны плавающие головешки, лодка помчалась вдоль берега и быстро скрылась в дыму.
Саркисян был настолько погружен в свои размышления (точнее, даже не в размышления, а в странные, неопределенные эмоции), что стал непозволительно рассеянным и едва не пропустил важный звонок от продюсера.
— Боюсь сглазить, но дела у нас идут очень даже неплохо, — сказал он. — Горящий остров сняли с самолета эмчеэсовцы, и я уже дал этот эпизод в качестве анонса. Репортаж о пожаре должен быть ударным, Арам!
Саркисян почувствовал, что у него подкашиваются ноги. К счастью, в уютном трейлере, где он жил, почти невозможно было упасть и пролететь мимо мягкого кресла либо кровати или дивана.
— Успех «Робинзонады» превзошел все ожидания, — продолжал продюсер низким и, как обычно, нарочито безразличным голосом. — Мы вышли в тройку самых популярных передач. Так держать, Арамчик! Из оставшихся участников надо выжать максимум драматизма…
«Черт бы тебя подрал с твоей торопливостью! — подумал Саркисян и, отключив телефон, упал в кресло. — Какого черта надо было спешить с анонсом о пожаре? Теперь задний ход уже не дашь…»
Он еще не знал, как будет выкручиваться, но уже чувствовал, что ложь теперь должна быть еще более жестокой и изощренной.
— Зайди ко мне! — вызвал он по телефону Гвоздева.
— У меня вся одежда насквозь мокрая, Арам Иванович! — заныл в ответ студент. — И губа распухла, есть ничего не могу.
— Я тебя не кушать приглашаю, — ответил Саркисян и швырнул трубку на диван.
В глубокой задумчивости он вынул из шкафа ополовиненную бутылку коньяка, бокал и тонкую нарезку янтарной бастурмы.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!