Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов - Эндрю Нагорски

из-за жидов. Из-за Мессерсмита их жидовского. И Рузвельта, он тоже жид. Партии они противны.

– Доктор Ганфштенгль, мы уже обсуждали это, – ответила еврейская журналистка, – не надо передо мной ничего разыгрывать.

– И то верно, – сказал тот. – Даже если б они были арийцами, по их действиям об этом было бы не догадаться.

В конце разговора Путци предложил ей леденец.

– Попробуйте. Такие специально для фюрера делают.

Фромм с детства обожала леденцы, так что вежливо взяла один. Почти поднеся его ко рту, она разглядела на нем свастику. «Я попыталась уничтожить её как можно быстрее, но она продолжала проглядывать, пока я почти не доела леденец», – писала она потом.

Месяц спустя Ганфштенгль отправился в США с очень помпезным визитом, чтобы присутствовать на встрече выпускников Гарварда спустя двадцать пять лет. В новостях освещались все связанные с этим острые конфликты, случавшиеся в кампусе и вне его. Комитет еврейских организаций утверждал, что американцы не должны проявлять к Ганфштенглю «невежливость в любой форме», но журналист Хейвуд Броун предупреждал о «кровавых протестах», которые принесет этот визит, и требовал депортации приехавшего как лица нежелательного. Путци хоть и отметил, что Броун учился в Гарварде на год раньше его, но все же отмахнулся от его нападок как от «классовой зависти». Общаясь с репортерами, бравшим у него интервью сразу после прибытия в Нью-Йорк, он с такой же небрежностью отмахивался и от вопросов о немецких евреях.

– Ситуация с евреями в Германии вполне нормальная, – объявил он.

Присутствовавшие там еврейские журналисты несколько минут пытались развить тему, но он их проигнорировал. Когда невдалеке от корабля собралась толпа протестующих, она кричала «Долой Гитлера!», в кампусе же дебаты шли на более умеренных тонах. Еврейский студент Бенджамин Хальперн написал письмо для Harvard Crimson, озаглавив его «Хайль Гитлер»: в нем ставилось под сомнение решение Элиотта Карра Катлера, главного организатора встречи выпускников, пригласить Ганфштенгля быть своим помощником на церемониях. Поглядев на это выступление, Катлер передумал и попросил Ганфштенгля просто прибыть в качестве обычного выпускника. Позиция же Crimson, судя по всему, отражала основные мнения в Гарварде по поводу происходящего. «Из-за одной только политики возражать против присутствия в Гарварде человека, давно связанного с Гавардом, – это крайне детское поведение», – гласила редакторская колонка.

В течение следующей пары лет Путци было все сложнее убеждать американцев в Берлине, что он является разумным представителем режима. Но у него обнаруживались и проблемы с Гитлером и его внутренним кругом. Лидер нацистов пренебрежительно относился к заверениям Путци о том, что тот знает, как вести дела с США, не давая им выступить против Германии. Когда в ноябре 1933 г. администрация Рузвельта установила дипломатические отношения с Советским Союзом, Гитлер так сказал своему помощнику:

– Вот видишь, Ганфштенгль, твои американские приятели связались с большевиками.

А еще раньше он напрямую говорил так:

– Мне со своего места гораздо лучше видно Америку, чем ты её себе представляешь.

Впоследствии Путци утверждал, что уже в начале периода правления Гитлера начал замечать абсурдность и отрыв от реальности среди окружения Гитлера. Вернувшись с Гарвардской встречи в страну, где только что случилась «ночь длинных ножей» – кровавая зачистка в руководстве штурмовиков со множеством побочных жертв, – он сразу был вызван в Хайлигендамм, на берег Балтийского моря, где отдыхали Гитлер, Геббельс и другие руководители партии. «Это было прямо как у Льюиса Кэрролла: безумное чаепитие со Шляпником, – писал он. – По всей Германии убийства, ужасы и тревоги, а тут Магда Геббельс выступает в воздушном летнем платье, за столом еще несколько молодых дам, некоторые даже из аристократических семей…»

По словам Путци, примерно тогда он начал понимать, что с приходом к власти в Гитлера «просто демон вселился». Но даже уже потом, зная, что было дальше, он винил Геббельса и остальных в том, что они подтолкнули Гитлера к точке невозврата, а также говорил, что все еще надеялся как-то умерить впадающего в крайности фюрера. Но если отвлечься от всех этих самооправданий, то видно, что Ганфштенгля заботила не столько политика, сколько собственное положение. Путци видел, что последнее становится все более шатким. Его уже открыто критиковали, над ним насмехались, а Гитлер не спешил что-либо делать по этому поводу. Все реже его приглашали поиграть на пианино для руководителя нацистов.

Когда в 1935 г. в Берлин вернулись Трумэн и Кэй Смит, они заглянули к Путци, в его маленькую квартиру в задней части здания рейхсканцелярии. В комнате стоял огромный бюст Гитлера и рояль; Трумэн, войдя, небрежно повесил на этот бюст свою шляпу. «Путци резко сорвал её», – вспоминала Кэй, отмечая, что для Ганфштенгля все это выглядело вовсе не милой шалостью, а настоящим оскорбительным поведением. За кофе с кексом старые знакомые слушали местные новости. «Было ясно, что между Путци и Геббельсом все совсем не радужно, – продолжала Кэй. – Путци сообщил по секрету, что Геббельс завидует его… влиянию на Гитлера и пытается держать подальше от последнего».

Зависть в этой истории явно была преувеличена, поскольку реальное влияние Ганфштенгля уже некоторое время как ослабевало. Так что все это было типичной болтовней Путци – приписывавшего себе большую важность, чем было в реальности. Но его слова о том, что Геббельсу не нужен пропагандист-конкурент, имели в себе зерно правды: было все больше свидетельств того, что Путци пытаются выдавить из внутреннего круга насовсем. Ганфштенгль заявлял, что подумывал уйти в отставку, но его отговорили. На деле же, скорее всего, он как мог цеплялся за власть и влияние, даже когда его кабинет иностранной прессы бесцеремонно перенесли вон из здания рейхсканцелярии. В течение почти двух лет его не приглашали ни на одно мероприятие, в котором бы участвовал Гитлер. В конце самого последнего приема, на котором они оба встретились, Гитлер попросил его пойти к роялю и сыграть «ту самую твою музыку». Когда Путци переспросил, что именно ему сыграть, Гитлер ответил: «твой похоронный марш». Ганфштенгль сыграл, но, как он писал позже, «было все это очень зловеще».

В 1936 г. Путци обнаружил, что еще больше потерял контакт с Гитлером, когда Хелен, его жена, развелась с ним. Это была та самая американка, которая, вероятно, не позволила Гитлеру совершить суицид после Пивного путча и которая стала предметом неловкой страсти Гитлера в мюнхенский период его жизни. Хелен долго терпела своего загульного мужа, но отказалась отправляться с ним в Берлин – а в конце концов решилась официально оформить их фактический развод. Как и Путци, Хелен впоследствии заявляла, что ей разонравились Гитлер и нацисты, особенно после «ночи длинных ножей». Но даже в 1971 г., обсуждая свои чувства с