Дивная золотистая улика - Ирина Комарова

Я смотрела на эту молодую красивую женщину, и мне было почти физически плохо. В опрятной, изысканно обставленной комнате мне мерещились трупы мужчин с разбитыми головами и железо, на котором кровь смешалась со ржавчиной. А она держалась с такой наивной, почти детской уверенностью, будто ничего страшного не произошло! Ну, нашалила немного, подумаешь! Алкаш вообще разговоров не стоит – одним больше, одним меньше, никто и не заметит. А что касается Александра Славченко – тут стечение обстоятельств. Шла в гости, поговорить, прихватила с собой обрезок трубы, а тут, как на грех, случилась самозащита.

Мои мысли прервала нежная соловьиная трель звонка. Я вскочила и уставилась на Гошку.

– Ты чего? – удивился он. – Иди открой, Володя приехал.

– Но… как? – пробормотала я.

– Я ему позвонил. Сразу, как только сапоги увидел.

Володя приехал с группой и с ордером на обыск. Как и когда он умудрился его получить, я так и не поняла. Первым делом были изъяты сапоги, которые Гошка так и не выпустил из рук. Потом нашли золотистый плащ и даже перчатки, на которых, без всякой экспертизы, невооруженным глазом, были видны мелкие чешуйки ржавчины. Перчатки не произвели на меня большого впечатления, а вот когда я увидела плащ, у меня сдали нервы. Я сдернула свой и, небрежно скомкав, запихала в пакет. Хватит с меня золотистых плащей! В жизни больше эту пакость не одену!

Добрый Володя не стал нас выгонять, так что кроме результатов обыска нам стало известно и начало истории.

Оказывается, Людмила, будучи в курсе дел матери, решила ускорить захват «Фараона». Она знала, что у Богданова есть сведения об окружении Котельниковых и поинтересовалась ими. Наиболее перспективным объектом ей показался приятель Марины, и Людмила устроила так, чтобы именно ему заказали рекламные листовки. Познакомившись с ним, девушка убедилась, что не ошиблась: Саша достаточно жаден до денег и неразборчив в средствах. Людмила намекнула, что если он поможет перевести «Фараон» под контроль Углянцева побыстрее, то получит комиссионные в размере… Названная сумма была настолько велика, что у меня в душе шевельнулось нехорошее подозрение: романтичная девочка с самого начала планировала нечто вроде «самозащиты». Парень заколебался было между выгодным делом и чувством долга по отношению к Марине Котельниковой, но тысяча долларов в качестве задатка решила дело. Александр резонно решил, что если у него будут деньги, то и личная жизнь как-нибудь наладится. Он принял предложение.

План составляли вместе, причем Славченко, которому сложные семейные отношения старших Котельниковых здорово надоели, откровенно веселился, представляя, какое лицо будет у матери Марины, когда ее обвинят в подготовке убийства собственного мужа. Способ предполагаемого убийства был навеян все той же историей о смерти бухгалтера, которую рассказал Людмиле Углянцев. А в качестве исполнителя Александр сам предложил своего соседа-алкаша.

В этот момент Елизавета Максимовна, вынужденная выслушивать чудовищные откровения дочери, сорвалась в истерику.

– Зачем? – кричала она захлебываясь рыданиями. – Зачем тебе это было нужно? У тебя же все есть! Зачем?

Людмила сначала испуганно попятилась от матери, потом обиделась.

– Как будто ты не знаешь, мамочка! Зачем! Я хотела Толику помочь. Ты так давила на него, просто уничтожала! Да, он не укладывался в сроки по «Фараону», но можно же было это понять, скорректировать планы. А ты уперлась, подавай тебе «Фараон», и все тут! Вынь да положь! Вот я и решила помочь Толику.

– Так это он… – Елизавета Максимовна машинально прижала ладонь к горлу. – Это он тебя заставил?

– Ничего он не заставлял, он и не знает ничего. Я хотела потом ему все рассказать, когда «Фараон» наш будет. Я бы ему рассказала, – она подняла глаза к небу и мечтательно улыбнулась, – и он бы сразу понял, что лучше меня никого нет. И сразу женился бы на мне. А как же? Подумайте сами, кто еще ради него такое сделает?

Мы ушли, когда стало ясно, что Стрешнев заканчивает работу. Наблюдать, как он будет уводить Людмилу, отрывая ее от рыдающей матери, ни мне, ни Гошке, совершенно не хотелось. На самом деле мы просто сбежали.

Шеф и Нина были в офисе: ждали нас и пили чай. Естественно, как только мы появились, ситуация изменилась с точностью «до наоборот»: Нина и Сан Сергеич взялись за работу, а мы с Гошкой уселись подкреплять силы чаем с плюшками. «Наше все» сосредоточенно слушал диктофонные записи бесед (когда речь идет не о простых свидетельских показаниях, а конкретно о раскрытии преступления, приблизительные, пусть даже очень близко к тексту, пересказы недопустимы. Только запись!) и наши короткие комментарии, а Ниночка сразу заносила в компьютер краткое содержание.

– Ну что ж, – подвел итог Баринов, – поработали вы неплохо. Думаю, можно вас поощрить.

Я подозрительно уставилась на шефа. Знаю я его чувство юмора! Поощрение вполне может оказаться приказом немедленно взяться за какую-нибудь особенно нелюбимую работу. Например, сделать сегодня полный отчет о завершенном деле! А что, были и такие случаи.

Впрочем, на этот раз мои опасения оказались напрасными. Сан Сергеич посмотрел на часы:

– Пожалуй, подъеду к Водянкину. Полюбуюсь, как он документы на освобождение Котельниковой оформляет. Заодно женщину домой отвезу. А вы, ребятки, шли бы домой, отдыхать. Гоша, ты девочек по домам доставишь?

– Нет вопросов! – судя по тому, как быстро Гошка вскочил с места, он тоже до последней минуты не верил в фантастическую доброту шефа. – Нина, Рита, шустренько!

Нас с Ниночкой уговаривать не надо было. Она моментально нырнула в пальто, я схватила пакет с плащом, и через три минуты мы сидели у Гоши в машине.

Дверь мне открыла сестра. Судя по звукам, доносящимся из комнаты родителей, они прикипели к телевизору. Шел комедийный сериал, который мои интеллигентные папа с мамой, по неизвестным науке причинам, смотрели старательнее, чем программу новостей. А Маринка, только взглянув на меня, сразу схватилась за сердце:

– Почему ты в свитере? Что с плащом? Порвала? Испачкала? Украли?

– Ничего с ним не случилось, с сокровищем этим, – я сунула ей пакет, – просто надевать не стала.

Маринка немедленно вынула плащ из пакета, встряхнула, расправляя, и повесила на плечики, не переставая причитать:

– Да что же ты за человек такой, Ритка! В кои-то веки завела приличную вещь, и с той обращаешься, как с половой тряпкой! Разве можно его так мять?! Складки же останутся! Пуговицу так и не пришила. Мама ведь сказала тебе, что она на одной ниточке держится! Слава богу, хоть пятен не насажала! А в карманах что?

– Ну что там может быть? Перчатки, ручка, помада, мелочи всякие, – сварливо ответила я. Мне хотелось пройти в комнату, а Маринка загораживала дорогу. – Пусти меня.

– С ума сошла! – ахнула она, даже не подумав подвинуться. – Ручка в кармане! А если она потечет? Никакая химчистка не справится потом! И вообще, разве можно все это в карманах носить? Они же накладные, оттопырятся моментально! – Маринка нежно погладила карман, который, хоть я и держала в нем хорошую горсть мелких предметов, а время от времени, и руки позволяла себе засовывать, ни капельки не оттопырился. – Нет, Ритка, ты как хочешь, но завтра я тебе плащ не отдам. Должна же я в консе показаться, пока ты его не изуродовала!