Императрица - Шань Са

Среди чиновников, чьей головы требовал Двор, я выбрала Лай Юнь Чена — дознавателя Балкона Очищения, осужденного, которого я помиловала четыре года назад, поручив ему казнить тех из собратьев, кто, в свою очередь, посягнет на трон. Человек этот проявил безукоризненную верность. Мне говорили, что в надежде вырвать признание у законника Чжоу Циня, известного мрачной жестокостью. Лай пригласил его ужинать и между двумя чашами вина спросил совета: каким образом следует допрашивать особо упорных преступников. Чжоу Цинь ответил: «Посадите этих людей в кувшин над костром и хорошенько поджарьте. Тут даже немой заговорит». Тогда Лай Юнь Чен вытащил из рукава бирку на арест и сказал: «У выхода из этой комнаты над пылающим костром подвешен кувшин. Верховная Госпожа подозревает, что ты участвуешь в заговоре против нее. Прошу тебя, будь любезен, позволь мне тебя как следует допросить». Так Лай Юнь Чен взял верх над себе подобными. Обезглавлен был Великий Военачальник Золотого Жезла Левой руки Ку Шен Чжи, потопивший в крови армии бунтовщиков. Лишился головы чиновник тюркского происхождения Со Юань Ли, сановник с глазами орла, утонченный варвар. В ссылку отправился Чжоу Цинь, законник слабого здоровья, черпавший энергию в лихорадочном возбуждении допросов. Умер он от руки врагов. Обезглавлен был и советник-законовед Фу Ю Яй, инициатор народной петиции, ставший Великим Советником. Той же казни подвергся судья Вань Хонь Юй. Был казнен и судья Хо Ши Чжи, неграмотный крестьянин, обладавший интуицией и удивительной свирепостью. Он презирал богатство и удовольствия. Никогда не забуду короткого разговора с ним, когда я с улыбкой спросила: «Как же ты можешь судить, если не умеешь читать?» Хо невозмутимо ответил: «Легенды приписывают грифону, этому священному животному, умение отличать добро от зла. Не умея ни читать, ни писать, он, однако, знает истину». Обезглавлены эти три года безжалостных кар. Кровь стерла кровь, преступление убило преступление.

Я вызвала дознавателя Лай Юнь Чена на частную беседу. Распростершись на полу, он замер в нескольких шагах от меня. Мне редко случалось видеть столь восхитительно тонкие черты лица. Лай был бы очень красивым мужчиной, будь на его бледных щеках хоть немного краски, а чело оживляли иные человеческие чувства, и если бы его глаза взирали на жизнь теплее. Я показала Лай Юнь Чену пачку свернутых в трубку доносов:

— Чжоу Цинь, Со Юань Ли, Фу Ю Яй, Вань Хонь Юй мертвы. Ты один остался жить. Обвинения против тебя столь же многочисленны: подкуп, злоупотребление положением, посягательство на власть… Как ты смеешь нарушать закон?

Лицо его осталось мраморно-неподвижным.

— Чжоу Цинь и Со Юань Ли были безвестными чиновниками, — равнодушно заметил он. — Отмеченные Великой Госпожой, они сумели преуспеть в суде, что позволяло им отыграться на богатых и могущественных людях. Что до Фу Ю Яя и Вань Хонь Юя, то оба — из самых низов общества. Оба льстили и интриговали для достижения цели. Великая Госпожа любит необычные дарования. Но у этих людей от столь высокой оценки развилось бесконечное самодовольство, превысившее благодарность. Они злоупотребляли своим независимым положением, чтобы создать параллельную государственной власть. Потому-то у них и возникло честолюбивое намерение помериться силой с Великой Госпожой. Я сидел в узилище и был приговорен к смерти, когда Великая Госпожа услышала мои жалобы и дала мне возможность жить и служить ей. С того дня я душой и телом предан государыне. Истинный Лай Юнь Чен уже умер. Тот, кто лежит у ног Великой Госпожи, существует лишь ради исполнения ее приказов и воли. В тот день, когда он больше не сумеет быть полезен, просто отправится в царство Мрака. Чиновникам известно о моей глубокой привязанности к владыке. Моя нерушимая преданность их пугает. Вот почему на меня так часто нападали наемные убийцы. А когда покушения не удались, на меня стали клеветать. Враги любыми средствами хотят меня погубить, чтобы тем самым ослабить Великую Госпожу.

Я долго смотрела на Лай Юнь Чена, не отрывая глаз. У других судей можно было заметить ярость, презрение, извращенную жестокость, но этот дознаватель зачаровывал меня ледяным спокойствием. Жестокость управляла желанием судей подавлять, и поэтому, воспользовавшись их услугами, я приказала с ними расправиться. Лай Юнь Чен был лишен тщеславия. Бывший осужденный вероятно по праву слыл самым страшным палачом всех времен. Он носил в себе Бездну, Вечный Огонь Преисподней. Он не хотел ни побеждать, ни управлять. Это было сделанное изо льда и пламени орудие разрушения, дарованное мне богами.

Я швырнула доносы в жаровню:

— Возвращаю тебе жизнь еще раз. Теперь ты возглавишь суд у ворот Восхитительного Вида, но я не хочу больше ни преследований, ни пыток. Люди отвечают на ненависть ненавистью, а моя династия будет опираться на сострадание.

Я поостереглась признаваться Лаю, что это великодушие было рассчитанным. Оставив чиновника, вызывавшего более всего опасений и злобы на посту, я хотела показать всем остальным, что если я и опустила руки, то далеко не безоружна.

Лай Юнь Чен вновь упал ниц:

— Да поможет моя скверна Великой Госпоже остаться незапятнанной.

Лай, пятясь, удалился, но отзвуки его голоса еще долго не смолкали в комнате.

* * *

Мой рабочий день начинался в три часа ночи как зимой, так и летом. По нечетным дням я на рассвете принимала Приветствия чиновников. После ритуального простирания ниц и пожелания десяти тысяч лет жизни одни представляли мне доклады, другие получали приказы. После приема чиновники расходились по своим ведомствам, а я шла к себе в кабинет читать политические документы и обсуждать их с Великими Советниками.

По четным дням я у себя в опочивальне принимала Приветствия евнухов-распорядителей и служанок, ответственных за ведение хозяйства. Они представляли мне счета, планы развлечений, списки подарков ко дню рождения, образцы вышивки для парадных одеяний, предложения повысить отличившихся или покарать виновных в каком-нибудь проступке.

Пополудни, немного отдохнув, я на носилках отправлялась в павильон Договоров и Деловых Бесед. Сидя за тонкой ширмой, каковую приказывала убрать, если собиралось общество людей, хорошо знакомых и приятных, я принимала поэтов, каллиграфов, даосов, буддистских монахов, торговцев и крестьян. Кто-то приходил с жалобой, кто-то давал совет, а иногда сообщал что-нибудь новое. Благодаря этим рассказам я посещала отдаленные города, изучала чужеземные нравы, получала сведения о союзах и соперничестве соседних государств и до самых пределов пустыни поддерживала бдительность своих войск. С поэтами я беседовала о рифмах и особенностях языка. Монахи толковали сутры, привезенные ими из Индии после долгого и опасного путешествия. Географы предлагали проложить новые дороги и каналы, астрологи повествовали о звездах.

Иногда вечером я позволяла себе устроить конную прогулку и долго скакала верхом по императорскому Саду. Предвкушая такое удовольствие, я с утра была в самом благостном расположении духа. Алые краски заката заливали кроны деревьев и превращали реку Ло в затканную золотом ленту. За мной следовала стайка животных: собаки, ручные леопарды, жирафы и слоны. Мои племянники-князья, чиновник Лай Юнь Чен и Великие Советники оспаривали друг у друга честь придерживать моего скакуна за уздечку. Черпая вдохновение в этом меланхоличном покое, я сочиняла свои лучшие стихи.