Самое красное яблоко - Джезебел Морган

и стоит ему позвать, его встретят и отведут нашими тропами, куда он пожелает.

– А он сам не боится потерять несколько месяцев?

Грайне покровительственно улыбнулась, а может, мне показалось в темноте.

– В нем наша кровь, и потому чары к нему милосердней. Возьми меня за руку, госпожа моя, и ни за что не отпускай ее, что бы тебе ни чудилось.

Ночь была особенно глубока, когда мы покинули поместье: казалось, рассвет и вовсе не наступит. За спиной медленно разгорался особняк, и я оглянулась напоследок, успела заметить, как неторопливо огонь облизал стены, а потом перекинулся на крышу. В спину пахнуло жаром, и длинные тени протянулись перед нами. Нет, не стоит смотреть, как все рухнет. И без того сердце на части рвет.

– Ты обещала историю, – напомнила я Грайне, чтобы отвлечься и занять мысли чем-то другим, чтобы не вслушиваться в рев и вой пламени позади.

Далекие осенние звезды мигнули, стали ниже и ярче, закружились в хороводе вокруг месяца. Пар вырывался изо рта, видимый даже в темноте, и я сильнее прижала к себе заплечную сумку с яблоком. Даже сквозь выделанную кожу оно грело.

Грайне чуть сильнее сжала мои пальцы. С тихим шелестом смыкались над головой кроны, выше роста вставали кустарники, и шипы их призрачно белели в темноте, но ранить не смели. Огромные папоротники расступались перед нами, открывая тропу из серебристых цветов и редких грибов-гнилушек. Влажно и прело пахло в воздухе, и в то же время – вкусно и спокойно, словно все тревоги остались там, до дивной тропы, а здесь же был только покой, ясный, как остророгий месяц.

Здесь хотелось остаться: блуждать по тропинкам, дивясь лесным чудесам, смотреться в черные зеркала лесных озер, собирать ежевику, сладкую и блестящую, спать под перешептывание листьев…

Остаться – а потом выйти к людям через триста лет и три года.

В другой раз.

– Начало истории ты знаешь, – тихо заговорила Грайне, – я много раз рассказывала ее Гвинлледу, надеялась, хоть эхо памяти сохранилось в нем и оно отзовется… Но нет, сказка оставалась просто сказкой: первый из Аргейлов убил Белого короля, и фейри навсегда скрылись от людей за пеленой тумана. Их властители сохранили его искру жизни, чары и память, чтобы в самый черный час он мог вернуться к ним – и вернуть им остров. Но правда, как и всегда, немного сложнее…

Призрачные мотыльки вились вокруг нас, мелькали перед глазами, переливаясь серебром и перламутром, звенели, как натянутая струна, едва тронутая пальцами. Все здесь было – тайны и чары, и слова Грайне наливались магией, рождали в сознании смутные образы и далекие звуки.

– В те времена меня называли Осоковой королевой, и сердце мое наполняла зависть к братьям и сестрам, чьи владения были краше моих. Обида терзала меня: я верила, что старший наш брат, Белый король, разделил остров несправедливо, и потому я жаждала отыграться. Это я подсказала Аргейлу, как можно убить фир сидх…

– Железной спицей?

– Железной спицей, смоченной в вашей крови. Тогда, ослепленная торжеством мести, я не понимала и понимать не хотела, какое преступление совершила против моего народа. Оно открылось мне позднее, когда в своих же землях пришлось нам прятаться от людей, ведь без Белого короля наша власть над Альбрией ослабла. Его чары, что я сохранила, помочь не могли – ни на чей зов они не откликались, оставшись острым осколком в моей груди. И тогда я пришла к Ольховому королю и Королеве-под-холмом, чтобы они судили меня.

Я не перебивала ее, лишь изредка косилась на тонкий и скорбный профиль, на сведенные брови, искривленные в горькой усмешке губы. Она говорила не потому, что снизошла к моей просьбе, нет, лишь потому, что и сама давно хотела рассказать свою историю.

А значит, она уже близка к завершению.

– Они сказали, раз мои владения мне пришлись не по нраву, значит, останутся они без королевы. Так я лишилась имени и могущества. Они сказали: раз человека поставила выше своего народа, так кланяйся ему и дальше. Так на меня легло проклятие вечно служить людям. Они сказали: будет так, пока Белый король не простит тебя. Так вместе с ними я стала искать способ его вернуть.

Если зависть когда-то и терзала ее, то сейчас в ее голосе и эха темных чувств не осталось. Та, что звалась Грайне, сожалела не о своих потерях, а о своих ошибках.

И в этом мы с нею были похожи.

Она остановилась, до боли сжала мою ладонь, взглянула в глаза:

– Это я подсказала твоему предку, как одним договором поправить дела – и Ольховый король заполучил жизнь того, в ком есть кровь Аргейла, чтоб взрастить на ней яблоко, которое вернет Белому королю его память. Это я надоумила Элеанор искать помощи в холмах – и Королева-под-холмом вложила в ее чрево искру жизни Белого короля. Долго, слишком долго мы выплетали этот узор, чтоб все сошлось воедино, чтобы брат наш вернулся потомком Аргейла и занял его престол. Чтобы старая его клятва, данная людям, утратила силу. Чтобы Альбрия снова стала нашей.

Мне стоило догадаться – давно еще, когда я услышала старую легенду, которую из теней шептал голос Кейтлин.

– Я всегда думала, что он подменыш, хоть молоко и не скисало рядом с ним.

– Нет, и никогда им не был. Он сын своего отца и внук своего деда. Он Аргейл по крови и по рождению.

– Почему же было сразу не вернуть ему память и чары?

– Я видела, как он рос – как и ты. – Нежная улыбка коснулась ее губ. – Я шептала ему сказки – как и ты. Но мы обе не смогли дать ему то, что хотел он больше всего, – любви. Да, мы вернули Белого короля – но вернули другим. Даже самое светлое и благородное сердце может обезобразить смерть. Мы боялись его… я боялась его. Боялась, что он меня не простит.

Она смотрела сквозь меня, словно мимо нее текли воспоминания, раз за разом не позволяя ей выбраться из их потока.

– А сейчас у нас просто нет выбора.

– Да, – она на мгновение прикрыла глаза, вновь возвращая лукавую усмешку Грайне, – сейчас просто нет выбора.

Узкий месяц дивных троп смеялся над нами с небес, и звезды звенели ему в унисон.

9

К шахте пришлось идти по обычной дороге, спотыкаясь на колдобинах и запинаясь о вывороченные камни. Здесь давно не ездили – наверное, с тех пор, как шахту закрыли. Воздух все еще был