Шатер отверженных - Марина Леонидовна Ясинская

Слова Ласа сделали именно это. Толпа еще качалась и колебалась на самом острие лезвия, но того и гляди упадет.

А Кристина, вместо того чтобы поддаться всеобщей панике, вдруг разозлилась. Какого черта Лас нагнетает? Умрут они, видите ли! И вообще, где он был со своим пророческим мнением, когда Графиня одна уезжала в город, на который у них не было афиши?

И тут круглый ожог на ладони резко запульсировал, и откуда-то, то ли извне, то ли из глубины, появилось четкое осознание того, что им надо делать.

Кристина поймала на себе пристальный взгляд Ковбоя, и ей снова показалось, что он смотрел на нее так, словно знает ее тайну… или слышит ее мысли! Но прежде чем в голове развернулась вся цепочка доводов о том, что ни то ни другое совершенно невозможно, Ковбой молча кивнул Кристине, словно одобряя то, что она собирается сказать, – хотя мгновение назад она и не подозревала, что именно будет делать. И она вдруг сразу почувствовала себя увереннее и спокойнее.

– Мы будем выступать, – сказала Кристина. – Мы будем выступать перед цирком. Он наверняка на нас смотрит.

* * *

Это было самое странное, самое необычное и, пожалуй, самое психологически сложное выступление на недолгой цирковой памяти Кристины – даже хуже, чем совместное представление с «Обскурионом». Там каждую минуту ждали подвоха от черного цирка, с напряжением всматривались в мерцание зрителей в зале – и опасались за свои жизни, не зная, настигнет их несчастный случай на арене или их удалит цирк.

Сейчас же под полосатым куполом в совершенно пустом зале выступать оказалось несравнимо страшнее. По крайней мере, по зрителям можно было считать реакцию. Их аплодисменты давали надежду, а когда одно за другим гасло мерцание в зале, это добавляло сил, и циркачи понимали, что движутся в нужном направлении. Но как понять, выходит у тебя или нет, когда в ответ на все свои старания ты получаешь пустоту и мертвенную тишину, от которой над ареной словно сгущается жуть?

Артисты нервничали и сбивались как никогда прежде, даже на репетициях такого не было. Жонглеры роняли мячи, гимнастки упускали обручи, эквилибристы падали со своих сложных конструкций из конусов. Полеты воздушных гимнастов вместо привычно плавных выглядели какими-то резкими, неровными, брошенную с качающейся трапеции гимнастку не успел поймать другой гимнаст, и ее спасла лишь натянутая над ареной аэросеть. Пирамида из силовых акробатов шаталась, а трехголовая змея из девушек-конторсионисток потеряла часть своей грации, потому что раны Джады давали о себе знать и она не могла принять некоторые позы. Кабар впервые выступал один, метая ножи в крутящуюся мишень, и хотя все они попадали куда надо, невооруженным взглядом было видно, как он злится от того, что ему приходится работать в одиночку, и его номер значительно потерял в зрелищности.

Риона заметно волновалась и была очень скованна. Она не уронила ни одну из лампочек, но ее напряжение убивало зрелищность номера. Вероятно, переживала она не только из-за пустого зала, но и из-за того, что впервые выступала с новым номером, – и из-за того, что приходилось работать с Витом. Как и предсказывала Кристина, лампочки, которыми она жонглировала в цыганской кибитке, погасли, едва она их оттуда вынесла, – и загорелись они снова только тогда, когда рядом оказался Вит. Более говорящего указания на то, что этим двоим надо работать в паре, и придумать было невозможно! Сэр Стич спешно соорудил Виту костюм – яркий и блестящий, словно у фокусника, в котором парню было откровенно неуютно, но вместо того, чтобы жаловаться, он нашел решение, которое почти против воли оценила Риона – и которое смертельно оскорбило костюмера: Вит оделся во все черное и держался в тени возле кулис, поддерживая свечение лампочек, но оставаясь практически невидимым для Рионы, а если бы были зрители, то и для них тоже.

Самым неестественным вышло выступление у самовольно прибившегося к «Колизиону» Дэнни. Работа клоуна, шута или мима настолько сильно зависима от зрителей, от их реакции и их отдачи, что без этого буффонада полностью теряется, и от номера остается лишь безжизненная, пустая оболочка. Дэнни мужественно показывал свое представление пустым рядам сидений, и Кристина почти физически ощущала, насколько тяжело ему это дается. За кулисы он вернулся совершенно измотанным. Сквозь густой слой грима проступили капли пота и сейчас ползли по лбу и щекам, прокладывая в нарисованной на коже черно-белой маске неровные дорожки. Но даже в таком состоянии Дэнни умудрился пошутить:

– Ну и публика у вас, я вам скажу! Очень требовательная! Никогда еще с такой не сталкивался!

Что до лучших выступлений, то они удались лишь Ковбою и Дукати. Первого словно не напрягал пустой зал – или же он просто мастерски не подавал виду; Ковбой вышел и, как обычно, уверенно и четко и одновременно с какой-то толикой небрежности расстрелял все светящиеся мишени, которые хаотично запускались над ареной. Что до Дукати, то девушке было просто не с чем сравнивать; в отличие от остальных, она не прониклась драмой происходящего, и необходимость выступать в пустом зале, без зрителей, казалась ей просто странной, не более, и это никак не отразилось на трюках, которые она выделывала на своем байке.

Самое же необычное выступление, если его вообще можно так назвать, выдал Те. В обличье смертельно опасного и грациозного зверя он вышел на арену, быстро обежал ее по кругу – и улегся в центре. И лежал там, неподвижный, величественный и надменный, все время, пока звучала музыка его номера. Сбившиеся за кулисами циркачи нервничали, переминались с ноги на ногу и переглядывались с безмолвным вопросом в глазах: «Что он делает?» Кто-то даже выкрикнул: «Те, давай!» Но ягуар и ухом не повел. И лишь когда закончилась музыка, поднялся и как ни в чем не бывало протрусил за кулисы. И никто не рискнул задать ему вопрос, что это было.

Саму Кристину одолевало сильнейшее искушение не выходить на арену вообще. Фьор прекрасно справится без нее, она ему совершенно не нужна, его номер самодостаточен. На нее давили пустой зрительный зал и ряды сидений. То ей казалось, что за ней наблюдают сотни невидимых глаз, отчего по коже бежали мурашки, то у нее появлялось ощущение, будто на арене шла битва гладиаторов, и она закончилась, победители получили свою долю аплодисментов и удалились, и зрители покинули зал, оставив поверженных умирать. А поверженными гладиаторами здесь были все они, циркачи «Колизиона».

А еще Кристине постоянно казалось, будто периферийное зрение то и дело улавливает какое-то движение в зрительном зале. Но стоило только перевести туда