Черные руны судьбы - Дмитрий Казаков

В этот момент стало легче, и назойливый голос умолк.

Девушка глубоко вздохнула, понимая, что тело вновь повинуется ей, а ярость если и осталась в сердце, то лишь ее собственная.

– Ты в себе? – подозрительно спросил Халльвард.

Он все так же стоял, держа наготове обнаженный меч, а Эрвин сидел неподалеку, поглаживал подбородок, и вид у него был, как у собаки, потерявшей любимого хозяина.

– Ну, я же не бросаюсь на тебя, и не пытаюсь задушить нашего юного друга? – она пыталась язвить, но получалось вымученно, и даже голос Нейли не контролировала, как всегда.

– Вставай, божья падаль, – наемник перевел взгляд на бывшего поклонника Вечного. – Еще раз попробуешь себя убить, я тебе врежу по-настоящему, узнаешь, что такое шум в башке.

Эрвин растерянно заморгал.

– Я не прочь тебя прирезать, больно уж умничаешь, – продолжил Халльвард, – и девку тоже, но только когда сам захочу, а не по приказу замшелого и вонючего колдуна-пердуна.

Нейли с удивлением подумала, что эта речь вполне годится в пьесу, да и вообще вся их история напоминает если не фарс, то драму… Найти бы того, кто ее написал, и поставил, и отрезать для начала руки, потом уши, затем вырвать глаза…

– Но он наш общий враг, и мы должны держаться вместе, – сказал Халльвард. – Ясно?

– Да, – Нейли кивнула. – А ты, Эрвин, даже не думай о самоубийстве.

– Но это же очевидный выход! – воскликнул он.

– Это вообще не выход, – рыкнул наемник. – Вставай, я сказал!

Бывший поклонник Вечного поднялся неохотно, бросил сожалеющий взгляд на клинок Халльварда.

– Рискнешь? – спросил тот, и заулыбался, точно огромный и опасный зверь. – Сожри тя Хаос, забудь об этом.

И они пошли дальше, прямо по надписи, сделанной черными рунами, топча их грязными сапогами, мимо полуколонн, между которыми темнели ниши, а в них поблескивали статуэтки из нефрита, небесно-голубого, темно-зеленого и светло-желтого, почти белого…

– А если чего тут порушить? – предложил Халльвард. – Вечный ослабеет?

– Да, наверное, – Эрвин потер лоб. – Но этих накопителей духа не одна сотня, и многие могут быть спрятаны, другие защищены ловушками, обычными и магическими, и все мы никогда не найдем.

– Он-то может и ослабнет, – вмешалась Нейли, – а вот мы ослабнем точно, если есть не будем.

Голод напоминал о себе все назойливее, и сейчас она согласилась бы даже на лягушку, не то что на крысу, а уж Эрвину, который вообще почти не ел после того, как попал в подземелье, приходилось наверняка хуже всех.

– Поймаем кого-нибудь, – сказал Халльвард.

Чуть дальше обнаружили два распложенных напротив друг друга коридора, один был узким и кривым, но зато вел вверх, второй шел под уклон, но зато мог похвастаться шириной и прямыми стенками. Заглянув в первый, Нейли ощутила резкий запах, напомнивший о разлагающемся трупе, и голова у нее закружилась так, что перед глазами стало темно.

– Нельзя туда идти… – прошептала она, отступая. – Там что-то… что-то…

– Что? – Халльвард глянул на девушку недоуменно, он-то вони, похоже, не чувствовал.

– Откуда я знаю? – бросила Нейли. – Нечто по-настоящему опасное.

Надеялась, что Эрвин поддержит ее, скажет хоть что-то, не зря же он прочитал кучу книг, наверняка узнал и про магические ловушки, какими пользовался Вечный и его клевреты. Но тот промолчал и, глянув в его сторону, она увидела, что юноша отсутствующим взглядом смотрит в стену и, похоже, ничего не видит перед собой.

– Местный хозяин не хочет, чтобы туда пошли? – спросил наемник. – Тогда надо.

– Чтобы сдохнуть, и этим его порадовать? – девушка нахмурилась. – Чем ты тогда лучше Эрвина?

Халльвард гневно засопел и сделал движение, будто собираясь рубануть ее по шее. Нейли напряглась, готовясь отпрыгнуть, выхватить собственный клинок… о пламя, так он все же стравит их между собой!

– Ладно… – видно было, что наемник сделал над собой усилие, сумел убедить себя, что в их положении можно послушаться «девки», а про мужскую гордость пока забыть. – Пойдем туда.

Прямой коридор футов через пятьдесят вывел в еще один зал, чей пол был завален каменными обломками. Меж них что-то зашуршало, и Халльвард с невероятной быстротой метнул один за другим два ножа, причем сделал это левой рукой и, судя по отсутствию лязга, попал!

– Вот и обед, – сказал он. – Разделаешь сама, или помочь?

Короткие клинки с утяжеленными кончиками лишили жизни двух крупных крыс, и Нейли ободрала и выпотрошила их с такой скоростью, что сама удивилась. Неожиданно вспомнила, как ее кормили в родном замке, когда еще была жива мама… чистые скатерти, серебряная посуда, каждое блюдо украшено и посыпано пряностями…

Да, мама вряд ли подозревала, что ее дочери придется есть такое, да и она сама тоже.

– Эй, парень, – позвал Халльвард, глядя на застывшего в ступоре Эрвина. – Иди, поешь.

– Что? – спросил бывший поклонник Вечного, переводя на них пустые глаза.

– Иди, поешь, или свалишься от голода, – сказала Нейли. – Или тебя кормить насильно?

– Нет, я сам… – говорил юноша неуверенно, словно забыл, как это делается, а двигался медленно, как во сне.

* * *

Крысиное мясо было жестким, но совершенно безвкусным.

Эрвин жевал, а когда вспоминал о том, что нужно глотать, глотал, но не испытывал при этом ничего, ни удовольствия, ни отвращения. Ему было все равно, поест он или останется голодным, восстановит силы или в следующем коридоре свалится от слабости и отдаст концы.

После вспышки, когда он попытался убить себя, а затем доказать спутникам, что это необходимо, внутри все словно замерзло. Он постиг замысел Вечного, понял, зачем они здесь, почему так было в прошлом, что ждет их в будущем, но при этом уничтожил все, что было ему дорого.

Тот стержень, на котором все держалось, опорный столб веры исчез, и душа Эрвина омертвела.

Благой Властитель оказался злобным и коварным существом, нуждающимся в смерти и мучениях других, чтобы жить самому; полные мудрости книги обратились нагромождением хитроумной лжи, а добродетельные старшие братья – коварными и безжалостными негодяями.

Ведь они отправили послушника на верную смерть? И врали ему?

Поверить в это до конца, принять столь чудовищную картину мира юноша не мог, отрицать логичные и стройные умозаключения – тоже. Рассудок его отступил, бессильный, язык словно отнялся, и осталась только ледяная корка внутри, а под ней – неугасающая, ровная боль, похожая на воспаление.

Юноша понимал, что дай он себе волю – попытается убить себя, и не столько для того, чтобы сорвать замысел Вечного, а в первую очередь для того, чтобы от этой боли избавиться.