Кости Авалона - Фил Рикман

Я погрузился в раздумья. Взвесил все известные факты. Обвинения, выдвинутые против аббата Уайтинга, состояли в том, что он спрятал некоторые предметы перед приходом Кромвеля, включая и золотой кубок. Кроме того, у аббата нашли рукописи, обличавшие короля. Порочащие короля.

Кто нашел их? Кто мог сказать? И, скорее всего, чужаку узнать о подобных записках было бы намного, намного сложнее, чем своему.

— Файк предал аббата, — заявил я.

— Он совершил более страшную вещь, чем предательство.

Монах сыграл главную роль в обвинении Уайтинга в воровстве и измене. Едва ли в этом стоило сомневаться, ведь он получил в награду и землю, и деньги, и положение — маленький кусочек от самого жирного в Англии монастырского пирога.

Если только… если только эта редкая, миловидная женщина не лгала. Или не сделалась жертвою заблуждения из-за собственного страшного горя. Боже мой, как не хотелось мне думать об этих возможностях! Однако наука выживания в этом мрачном мире учит принимать во внимание все вероятные версии, сколь бы болезненны они ни были.

— Вполне закономерен вопрос, — продолжала Элеонора, — зачем понадобилось убивать аббата?

— В назидание остальным.

— Да? Кому… после стольких погромов?

Она была права. Аббатство в Гластонбери одним из последних отошло во владение короны. И монахи совсем не походили на армию мятежных клириков, выступления которых требовалось упредить с помощью устрашения. Показное убийство аббата, с расчленением и публичной демонстрацией тела, казалось бессмысленным. Даже для своего времени. Значит, чтобы заставить его замолчать навсегда? А затем прикрыть преступление кровавым спектаклем?

И снова возникает вопрос: зачем? И потом… хотя рассказ Нел не позволял мне усомниться в причастности Файка к заговору против аббата Уайтинга, означало ли это, что Файк сфабриковал обвинения в колдовстве и убийстве против Кейт Борроу с тем, чтобы заткнуть рот тому, кто подозревал его в злодеянии? Вероятно, и она не была одинока в своих подозрениях, хотя никто больше не пострадал… Или все-таки были еще и другие смерти?

Словно прочитав мои мысли, Нел приподнялась со стула.

— Я полагаю, можно выяснить больше… — Она снова уселась и покачала головой. — Если только знать, где искать.

Я заметил, что она вся дрожит. Нел не могла предоставить надежных улик против Файка, и она понимала это. Однако меньше всего хотелось мне показаться безучастным к ее судьбе в такое трудное для нее время. Правда, требовалось подумать еще кое о чем — вопросы, которые задаст мне Роберт Дадли, когда поутру я сообщу ему обо всем, что узнал.

— Файк говорит о языческих обрядах на холме Михаила, о колдовстве и приношении в жертву новорожденных младенцев…

— Он такое сказал? — Нел посмотрела на меня широкими глазами.

— Рассказывал мне о людях, которые сползаются, как червяки, на вершине холма, — объяснил я, — молятся и воют на луну. О младенцах с перерезанным горлом.

— Господи, прости нас. — Она склонилась к плащу, сложенному на ее черной докторской сумке. — Ну, да, я знаю, откуда это идет. В прошлом году там нашли младенца. Мертворожденного. Всего одного младенца. Такое случается. И, разумеется, с древних времен люди поклоняются луне и солнцу, если это можно назвать поклонением. Обычно это не более чем суеверные мольбы, порожденные нищетой и отчаянием. Но никаких кровавых ритуалов, доктор Джон. Больше никаких. Клянусь.

— Не считая, — возразил я, — вчерашнего случая в аббатстве?

Гроза бушевала теперь точно слепой великан, бредущий на ощупь по главной улице города. Нел сильно дрожала.

— Это не то. Знаете… — Она накинула плащ на плечи. — То, что случилось с вашим слугой… Да, это, несомненно, ужасно, тем более что он был замечательным человеком. Но все эти разговоры о черной магии, жертвоприношениях…

— Говорят, для призвания дьявола нет более подходящего места, чем руины святыни.

— Ради Бога, доктор Джон, мы бы знали! Говорю вам, если бы у нас были такие люди, мы бы знали о них.

— Мы?

— Здесь у нас есть такие, — она перевела взгляд на окно, — которые знали бы.

— Но мировой судья не из их числа, — заметил я.

В ответ Нел сжала крепкие кулаки.

— Послушайте, — сказал я. — Уверен, что вы непричастны к убийству. И вся эта охота на вас — просто безумие…

— Нет, не безумие, — возразила она неожиданно яростно. — Вы не слушали меня? Это заговор. Файк распространяет лживые слухи — весь этот смрад — лишь затем, чтобы скрыть что-то еще более страшное. Он изображает себя богоносцем в борьбе с силами Сатаны, но загляните ему в душу — вот где скрывается истинное зло. Клянусь вам.

Я не понимал ее.

— Нел, мы живем в просвещенное время. Сравнительно просвещенное. То, что произошло с вашей матерью, больше не повторится. Сожжение, даже повешение, за ересь и колдовство должны отменить. Теперь такая политика. Королева хорошо помнит, с каким размахом применялись казни в прошлые времена. Она не желает идти этим темным путем, и ее монаршая воля возвещается по всему королевству.

Снова ударил гром. Нел раскрыла глаза, и я заметил в них слезы. Сердце сжалось в моей груди.

— Мы поможем вам! — обещал я, срывая от отчаяния голос. — Я изучал право…

Нел посмотрела на меня сквозь пелену слез. В ее взгляде не было презрения, но я не увидел в них и веры. И кто бы стал осуждать ее? Мне хотелось сказать ей, что мой друг один из самых влиятельных людей в королевстве — по крайней мере, гипотетически. Что в наших возможностях получить поддержку высочайших кругов.

Хотя было ли это правдой? Я подумал о Роберте Дадли и его сильных подозрениях относительно мотивов сэра Вильяма Сесила. У него свои планы. Вновь задумался о Великой Тайне.

И затем — самое худшее — я вспомнил о хирургических ножах с пятнами запекшейся крови. Казалось, сама судьба склонилась на сторону заговорщиков. Я сомневался, что Нел Борроу, которая больше суток не виделась со своим отцом, знала об окровавленных ножах, и решил, что ни к чему говорить ей о них.

— Вы сказали, вам здесь приготовили комнату, — сказал я. — На ночь.

— Если она мне понадобится. Но если меня тут найдут, Ковдрею придется туго. Не хочу доставлять ему неудобств.

Она поднялась. Я хотел закричать ей: «Останься тут, и пусть неудобства достанутся мне!» — но промолчал. Не осмелился даже встать, боясь, что подол поношенной сорочки не послужит надежным прикрытием моего низменного желания.

Нел начала завязывать плащ на шее.

— Наверное, будет лучше, если я уйду.

— Куда вы пойдете? За домом вашего отца будут следить.

— Джоан Тирр приютит меня. Ее дом — лачуга, но это лучше, чем подземелье.

— Уже поздно. Она наверняка легла спать.