До встречи в раю - Сергей Дышев

Продолжая кривляться, палач вскочил на стул, который ему принесли, стул крякнул, кривляка судорожно забалансировал. Его потянула за собой кувалда, пришлось ее выпустить, а потом снова поднимать.

— Алле, гоп! — наконец приготовился он. — Прибиваю. Поднимите вашу лапку, сэр.

Экзекутор улыбнулся, обнажив красные десны. Криворото-сутулый нервно сжимал автомат и с нескрываемым страхом таращился на жертву. Толпа оцепенела. Костя как во сне поднял правую руку. Палач приставил к его ладони гвоздь, размахнулся, чуть не слетев со стула, и с силой припечатал. Костя вскрикнул, отчетливо хрустнула кость. Он ощутил боль — жестокую и настоящую. Палач ударил по гвоздю еще раз, пробормотав: «Поехало», потом в третий раз — и вдруг дико взвизгнул.

— Больно, больно, больно!!! — заверещал он и, распузыривая щеки, стал дуть на расплющенный палец, показывать всем: — Во, до крови хрюкнул!

— Да не твоя это кровь, — мрачно заметил кто-то из толпы.

— А это не твое собачье дело, чья она! — срезал экзекутор и тут же аккуратно забил гвоздь до конца, не забыв вежливо поинтересоваться: — Ладошку не зашиб?

Палач стал забивать второй гвоздь. Костя не кричал, но от боли у него катились крупные горошины из глаз. Он беспрестанно повторял:

— За что? Ведь я лечил вас… За что?

Палач спрыгнул, как кошка, со стула, наклонился и вырвал табуретку из-под ног жертвы. Костя завис на прибитых руках, не выдержал, закричал, кровь хлынула из ладоней. Толпа вздохнула.

Издали казалось, что жертва стоит на цыпочках и кому-то сигнализирует поднятыми руками. Дубовая дверь, помнившая еще первых краскомов, выдюжила, петли натужно заскрипели. Делалась она давно, на столетия.

— Ты уж повиси немного, — участливо посоветовал сутулый гвардеец, — а потом Иерарх, возможно, простит тебя.

Костя молчал, сдерживая крик. Ладони выворачивала боль, казалось, не гвозди торчали в ней, а раскаленные прутья. С каждым мгновением боль становилась все невыносимей, он стиснул зубы, чтобы снова не закричать. Больные по-прежнему толпились у крыльца, будто еще чего-то ждали.

Вдруг откуда ни возьмись появилась Ф. Ролджэ с неизменным восторженным Сидоровым. Они обливались потом, сгибались под тяжестью аппаратуры и очень торопились. Еще в штабе им намекнули, что в полку творится что-то невообразимое. А что — не сказали. Они прошли через пустынный КПП и тут же увидели скопление людей в халатах, пижамах, обносках всех оттенков серого цвета. Некоторые держали автоматы.

Американская журналистка Ф. Ролджэ давно не боялась человека с ружьем, впрочем, весьма опрометчиво. Она махнула напарнику рукой и бодро крикнула: «Forward!»

Увиденное потрясло их закаленные души. Сидоров чуть не выронил камеру — никогда ему не приходилось видеть распятых людей. Фывап смертельно побледнела и из последних сил прошептала: «Снимай!» Сработал репортерский инстинкт. Страшная страна, ужасные нравы, немыслимые загадки! Она чувствовала, что сходит с ума. Куда исчезли военные и почему капитан, которого она сразу узнала, висит на дверях? Сидоров стал снимать, а Фывап металась среди безумных лиц, пытаясь найти ответ. Но никто не желал с ней говорить. «Возможно, это языческий ритуал самоочищения, связанный с уходом русских военных», — подумала она.

Тут со всех сторон закричали:

— Они снимают!

— Они снимают!

— Это нельзя!

Вооруженные вскинули свои автоматы, стали стрелять в воздух. Автоматы прыгали, скакали, как непослушные дети, хулиганские пульки вновь зацепили кого-то в толпе. Раздался крик, народ заволновался, вокруг скорчившейся на земле бабульки тут же образовалось кольцо любопытных. Она еще что-то побулькала и преставилась. И о ней тут же забыли, больные переключились на Сидорова и Фывап, их схватили за руки.

Журналистов поволокли, беспощадно постреливая над их ушами.

Очухались они в помещении. Прямо перед собой они увидели человека в пурпурном халате, тонкие губы которого едва усмехались, они жили отдельно на бесстрастном лице. Мужчина сидел на высоко стоящем кресле, задрапированном в красное, и, как показалось Фывап, смотрел сквозь нее.

Вперед выступил сутулый гвардеец.

— Ваше императорское величество! Эти люди посмели снимать без спросу на территории нашего суверенного государства. Они снимали распятого доктора.

— А почему мы должны скрываться от мировой общественности? Мы ведь за полную открытость, ибо, только открыв все, мы полностью избавляемся от предубеждений и двоемыслия, — мягким голосом, как с неразумными детьми, заговорил Верховный Иерарх. — Отпустите этих людей, они заслуживают уважения.

Фывап порывисто вздохнула, с облегчением подумала: «Хоть один нормальный нашелся». Увы, поторопилась дамочка с выводом.

Автандил стал выпытывать, откуда прибыли гости да зачем. Ответы Сидорова ему понравились, он махнул рукой, толпа стала быстро тесниться к выходу. Остались только приближенные, в том числе чернотелый с опахалом и крашеными куриными перьями, закрепленными на голове.

Иерарха потянуло на воспоминания. Он начал рассказ про республику, Сидоров снимал и восхищенно переводил, стараясь не расхохотаться. После того как его несколько помяли, он не мог отделаться от ощущения, что его разыгрывают. Фывап слушала серьезно. Рот ее непроизвольно раскрывался все шире и шире.

Но это было только начало. Автандил сделал паузу, принял торжественный вид и с прекрасной дикцией, которую не портил легкий акцент, прочитал заранее подготовленное «Обращение к правительствам, народам, континентам планеты Земля», в котором объявил о суверенном государстве Подутюрская Республика. Затем Автандил последовательно обратился к американскому народу, в ООН с предложением немедленно создать специальную комиссию по приему Подутюрской Республики в международную организацию.

В эти торжественные, триумфальные минуты на улице загрохотало, а сквознячок принес солярный перегар. Вслед за ним явился криворото-сутулый с грязной и унылой рожей.

— Тут на танке приехали! — объявил он.

— Кто? — спросили все хором.

— Да военные, они этот танк у нас сперли. Обнаглели, переговоры хотят вести о капитуляции.

— Пошли их к черту, я занят! — отмахнулся Автандил.

— Да они того… грозятся стрельбу открыть, — не унимался гвардеец.

— Киньте им под гусеницы двух теток, спереди и сзади. А чтоб тетки не уползли, свяжите их. И пусть эти умные военные сидят в своем танке.

— Ага! — радостно отреагировал гвардеец и тут же исчез.

Иерарх извинился за вынужденную паузу.

— А скажите, — спросила Фывап, — ваши подданные счастливы?

Автандил взметнул бровь:

— Безусловно. Ведь они обрели независимость!

Сидоров перевел, а Фывап снова стала спрашивать:

— Вы говорили, что наилучшая организация общества должна сочетать в себе три структуры — воинскую часть, тюрьму и больницу. Но в этой организации нет учебного заведения, культурного, культового и других…