Огонь и Ветер - Рина Море

– Какой ужас, – пробормотала Риннэн, закрывая лицо руками. – Никогда бы не подумала, что вы такой. Как я в вас ошибалась.

– Вечный кураж, вечная издевка. Да, он такой. Есть ли хоть что-то в этой жизни, над чем бы ты не смеялся, Велан?

– Ну-у, есть, наверное, только мы пока не встретились, я и это что-то.

– Какой ужас, – повторяла водяная.

– Вот видите, наконец-то у вас с Сибрэ хоть в чем-то есть согласие. Я официально признан негодяем. Как говорила одна моя знакомая, ничто так не разъединяет женщин, как любовь к мужчине, и ничто так не объединяет, как ненависть к нему же.

Он опять шепчет, почти уткнувшись ей в шею.

– Велан, ты сказал л’лэарди Риннэн, что не позволишь ей упасть. А мне?

– Что?

Я совсем-совсем не боюсь высоты. Сделать шаг в пустоту – легче легкого.

– Сибрэ, стой!

Отчаянный визг Риннэн.

Ветер, как дряхлая парусина, пытается удержать, но тут же рвется под ногами. Я так медленно падаю, что успеваю подумать это и разглядеть перепуганные лица рабочих на пирсе. Нет, он не успеет. Слишком медленно, слишком быстро. Земля рядом.

Меня подхватывают за талию, и мы медленно опускаемся на какой-то настил из полусгнивших деревянных досок. Твердая земля ощутимо покачивается и кружится под ногами.

– Сибрэ, ты…

У ветренника не хватает ни слов, ни воздуха. Хохочу как безумная.

– Вот видишь, видишь, насколько я тебе доверяю, – говорю ему, задыхаясь от смеха.

Крохотная кофейня неподалеку от порта кажется смутно знакомой. Всего несколько столиков. Стеклянные светильники-осьминоги зажжены даже днем. Вспоминаю, я сидела здесь с мамой. Всего пару недель назад. А кажется, целая жизнь прошла.

Тепло, а за окнами тучи роняют дождь, и ветер ворует у прохожих шляпы. Грею пальцы о чашку, молчу. Говорит Риннэн. После всего случившегося она не отказалась погреться с нами в кофейне. Она много говорит. Будто пытается изобразить всем своим видом: «Ничего особенного не случилось, так и было задумано». Рассказывает Велану о событиях на отборе, о том, как я была служанкой. С одной стороны, детально, с наслаждением, описывает каждую мою оплошность, с другой – пытается изобразить жалость или даже покровительство, назидает, как, по ее мнению, надо вести себя в подобных ситуациях. Кажется, она меня немного опасается. Ведь я была свидетельницей весьма щекотливой ситуации и способна расцветить слепяще-белую репутацию л’лэарди занимательнейшей сплетней. Хотя скорее ветренник проболтается сам.

– Его Величество очень добр. Представляете, когда он вошел в кабинет, все невесты встали, а л’лэарди Верана нет. Его отец, покойный император, издал указ, согласно которому все саганы, которые встретили императорский экипаж на дороге, обязаны выйти из своих карет и поклониться. Пожилая л’лэарди Валурия однажды замешкалась. Его Величество счел это оскорблением и выслал ее из столицы вместе с сыном и невесткой. Даже не могу представить, что бы он сделал с л’лэарди Вераной. Наш юный император очень добр. Но вам не следует злоупотреблять его добротой. Соблюдать этикет при дворе необходимо хотя бы ради собственной безопасности.

– Вы очаровательны в роли учительницы, – смеется Велан. Он вновь исключительно мил и галантен. Водяная ничего не отвечает, даже не поворачивает головы в его сторону, но ловит, ловит лесть, как целебный бальзам для раненой гордости.

Эта пара действительно похожа на строгую, но отчаявшуюся учительницу и нерадивого ученика. Ее длинные нервные пальцы в синем кружеве митенок мечутся, щиплют друг друга, уголки тонких губ печально опущены, несмотря на все старания казаться спокойной и уверенной.

Откуда я знала? Почему я все время спрашивала себя, будут ли они счастливы, почему так грустила, будто уже видела помолвочное кольцо на ее пальце? Вспоминая их двоих, сидящих в той кофейне, еще почти чужих друг другу, я всегда задаюсь этим вопросом. Были ли они счастливы?

– Твое платье до того невзрачное, что его могла бы носить даже служанка. Этот ужасный серый цвет! Его Величество может счесть оскорблением, что ты предстала перед ним в таком виде!

– Мам, а как еще я должна была одеться в больницу? Откуда мне было знать, что он пожелает назначить мне аудиенцию именно сегодня?

Карета грохочет по широким проспектам столицы. Мама приехала за мной в больницу, взволнованная, размахивая императорским приглашением. Его Величество не вовремя, чрезвычайно не вовремя. Сегодня уходит корабль Велана. Я рассчитывала увидеть его в последний раз! Обидно до слез.

Он попрощался вчера, когда Риннэн наконец уехала.

– Я вернусь зимой. Сибрэ, дождись меня.

– Я не знала, что ты уплываешь так скоро!

– Сегодня утром я просил твоей руки у твоей матери. Она согласилась быть моей сообщницей. Ты будешь меня ждать?

– Постой. Какая рука? Риннэн, по-моему, в тебя влюблена, она хорошая, богатая невеста, у тебя должно получиться!

– Не обижайся. Это несправедливо с твоей стороны. Ведь я очаровывал ее ради тебя!

– Ага! И целовал ради меня! – Я возмущалась, но в глубине души была поражена. И не знала, что ему ответить.

– Ты будешь меня ждать?

– Нет! – Солгать не смогла. – Но мы обязательно встретимся, Велан! Пусть и не в этом городе, пусть неизвестно где и когда, на далеких чужих берегах, но мы обязательно встретимся!

– Какие еще берега? И не вздумай очаровывать императора! Урони на него накладной локон, помнишь, ты хотела? Пусть думает, что ты лысая! Кстати, надо проверить, а то мало ли, жениться уже пообещал, а невеста-то – лысая. Ай, не надо меня бить! И вообще, никому не верь! Все придворные – интриганы и обманщики! Только мы, моряки, чисты душой! Дождись меня, поняла?

– Своеобразная у вас манера делать девушке предложение, л’лэард Трагад.

В каком-то безлюдном переулке он вытребовал у меня поцелуй, а я у него – полет. Хлестал дождь, мы сидели на скользкой крыше какого-то дома, прижавшись друг к Другу, как два мокрых, нахохлившихся воробья. Я рассказала ему о намерении сбежать из Империи, но он все принял за шутку.

Я попыталась уговорить маму съездить на причал – она пришла в ужас от моего предложения. Опоздать на аудиенцию к Его Величеству! «Это невозможно даже ради твоего замужества».

Император ждал меня в дворцовом парке. Маму он видеть не пожелал – ее задержали при входе. Он сидел, как старушка, на лавочке, в своем неизменном черном мундире. Я остановилась на почтительном расстоянии и присела в реверансе. Вот сегодня я точно-точно буду вести себя очень смирно и тихо, какие бы испытания мне ни уготовили. Тогда, быть может, меня быстро отпустят и я еще успею на причал.

– Рад вас видеть, л’лэарди Верана, – он встал, подошел, протянул мне руку.