Лейтенант из будущего. Спецназ ГРУ против бандеровцев - Юрий Валин

Двое поляков топтались у подводы, один с охотничьей двустволкой, второй неуверенно примерялся к фаустпатрону. Земляков ужаснулся:

– Стой! В смысле, почекай. Ты как берешь?! Это що, тэбэ Schaufel[147]? – Женька потянулся к противотанковому средству.

Молодой поляк в съезжающей на нос, видимо, отцовской конфедератке возражал, не очень понятно, но запальчиво. Тьфу, как же ему объяснить, что самоубьется. Или в лучшем случае дупу себе поджарит.

Тихо и сипло заговорил Грабчак. Смесь разноязычных слов, вполне гармоничная, если не вдумываться в нелепость сочетаний. Коснулся острым пальцем предохранителя ударного механизма.

– Именно! – вдохновился Женька. – Обережно, feuerstrahl[148]! И пространство сзади иметь нужно…

Советскому офицеру наконец доверили один из двух фаустпатронов. Видимо, оттого что поляк-«охотник» заумное фашистское динамо-реактивное оружие не очень-то жаждал применять.

– Выдвигаемся к, тьфу, как это… к рогу, если панцер прорвется, бити в гусеницу или гузу, – Женька помогал себе жестикуляцией, хотя переводчик-доходяга сипел вполне исправно. Дожил Земляков, дипломированного толмача на международно-галицийский переводят самопально…

Порысили к углу, сзади донеслось странное шлепанье. Женька оглянулся – Грабчак норовил бежать со всеми, опорками чудовищными шаркал.

– Останься, нельзя же без тыла, – взмолился младший лейтенант Земляков.

– Ни, мне хочь одного потребно, – человек-скелет пытался крепче сжать пистолет.

Женька понял, что просто не может смотреть в глаза умирающему. Жуть какая-то: шинель нараспашку, под ней солдатские галифе чересчур короткие с болтающимися завязками, нижняя рубаха, шея торчит, как у курицы обглоданной. И эти чуни…

– За мной держись, товарищ Грабчак…

Пока проясняли порядок боевого построения, поляки рванули к углу и довольно опрометчиво высунулись. Видимо, противник был недалече: новоявленный поляк-фаустник лихорадочно завозился со своим оружием, «охотник» встал на колено, приложился… В треске пулеметно-ружейного огня выделился хлопок дробовика. Тьфу, что он делает?! Дуплетом, как по зайцам. Сейчас ведь ответят…

Поляки, видимо, тоже догадались, что «ответят». Метнулись назад вдоль дома, но не успели: вспух угол, разнесенный снарядом, широко разлетелась шрапнель каменных осколков. По переводческой каске застучало – оказалось, успел залечь догадливый товарищ Земляков и даже откатился за прикрытие ступеней входа в подъезд. Кашляя, Женька обернулся – Грабчак тоже лежал, судя по всему, не зацепило. Ну, в его символическую тень попасть затруднительно, разве что в шинель…

Рассеялся серо-рыжий дым: лежал неподвижно «охотник», валялась на середине мостовой саморазобравшаяся на две части двустволка. Молодой фаустник стоял на четвереньках, мотал головой – конфедератка исчезла, с лица кровь капает, винтовку на грудь перебросило, вверх прикладом задрало…

Раненого поляка отволокли под стену, он что-то бормотал, распоротую щеку зажимал. Женька сунул перевязочный пакет:

– Граб, замотай его.

– Сам справитися, – сипел подопечный, снимая с раненого покоцанную трехлинейку…

Младший лейтенант Земляков сплюнул скрипящей на зубах пылью. Нет, кругом бардак и ахинея, работать невозможно. Поляки, безалаберные, тактически архаичные, позиция ни к черту. В дом бы сунуться, через окно уличную обстановку оценить… Женька подергал крупную ручку подъезда, ударил плечом: фиг там, намертво заперто, хоть гранатой подрывай этот дубовый антиквариат.

Грабчак поглядывал на опытного офицера, пихал в карман шинели горсточку винтовочных патронов. Обобранный поляк не возражал – худо ему было.

Наконец ожил пулемет в доме через проулок. Лупил эскаэм короткими очередями. Ему живо ответили из орудия – дом вздрогнул, поднялась пыль, но, видимо, немецкий танк был слишком близко, орудию не хватало угла возвышения – явно ниже цели снаряд влепил. Пулемет продолжил свой экономный стрекот. Ему отвечали с улицы из автоматов, там урчало, лязгало и вроде как надвигалось…

Противника Женька по-прежнему не видел, и это здорово раздражало. Ставя на боевой взвод ударник фаустпатрона, напомнил:

– Ты за спиной не маячь.

Грабчак кивнул – стоял почти по уставу, винтовка у левой ноги, правда, двумя руками стрелок об оружие опирается. Ну да, тяжеловата ему трехлинейка.

– …Товсь! – донеслось откуда-то сверху, должно быть, с крыши облюбованного эскаэмом дома.

Малость полегчало Землякову. Все ж очень утешительно, когда опытные товарищи о тебе не забывают, следят углом глаза. Женька ухватил динамо-реактивную «булаву» поудобнее, сжал под локтем, быстро оглянулся: Грабчак втиснулся в нишу подъезда, почти и не видно. Да, в худобе и свои плюсы имеются. И вообще толковый парень, жаль, что совсем не жилец…

…Эх, все-таки не имеется у переводчиков истинно боевого чутья. По лязгу казалось, еще есть секунда в запасе, а вынырнула самоходка из-за изуродованного угла абсолютно неожиданно. Громыхали гусеницы, строчил из-за орудийного щита автоматчик, задирал ствол «штурмгевера» все выше. Пригнувшись, трусили за «мардером» пехотинцы, смотрели сюда, в переулок…

Постарался товарищ Земляков те вражеские взгляды игнорировать, но, видимо, не совсем получилось. В прицеле качался борт боевого отделения, Женька нажал пусковую кнопку, граната с шипением ушла к цели… Но почему-то ахнуло уже за самоходкой – не попал криворукий переводчик, только стену дома напротив отвратительной дырой изуродовал…

Скорбно выругавшись, Женька швырнул ядовито воняющую трубу, потянулся за вторым «фаустом». Болели сломанные пальцы, вокруг свистело и визжало: немцев за самоходкой накрыло клубами пыли, палили оттуда наугад, зато густо. Стукнула трехлинейка Грабчака – старался прикрыть огнем товарищ бывший узник, сосредоточенно затвор передергивал. Это правильно, тут без паники нужно. Женька втиснулся в нишу подъезда, зачем-то втягивая под бронежилетом живот, подготовил к выстрелу второе противотанковое приспособление. «Мардер» словно нарочно замер в нерешительности, дразня подставленным боком. Только высунуться и прицелиться было трудновато – пыль осела, немецкие автоматчики строчили прицельно, товарищ Земляков пытался расплющиться в своем ненадежном убежище так темпераментно, что дверная ручка грозила позвоночник сломать. Нужно было оторвать ее, падлу…

…Над бортом самоходки автоматчик больше не показывался, зато «кормовые» германцы вскочили с мостовой, побежали в переулок. Женька видел оскаленный рот переднего: зубов до хрена и небритый. Глупо: не бабахать же в него из гранатомета? Гранату бы зашвырнуть…

…Выстрелил Грабчак, бегущего вторым немца качнуло к стене, вскрика боли в пальбе не расслышать… Тут донесся стук самозарядки…

…Есть такое чувство – великое облегчение. Вот оно как раз и было. Превеликое. Падали немцы, как кегли. Тот урод-фельдфебель, что гранату доставал, как на стену налетел. Крепыш со «шмайсером» плашмя рухнул. Двадцать пять метров – расстояние смешное, но иной раз непреодолимое…