Прощай, Германия - Николай Николаевич Прокудин

Теледебаты транслировались не только на город и область, но и почти на всю европейскую часть страны. Эдуард говорил напористо, с воодушевлением, без остановки, а внутри у него потихоньку ёкало и холодело от осознания собственной дерзости, с которой он обрушился на правящую партию и её правительство. Но с другой стороны он чувствовал прилив гордости за себя — он выдавил из себя раба, он убил «дракона».

Итак, телеэфир завершился, и силы окончательно покинули кандидата в депутаты. В день выборов он весь день провалялся на диване, лишь под вечер собрался, заставил себя подняться и сходить проголосовать за себя любимого. Однако к финалу компании, согласно опубликованным социологическим опросам населения стало понятно, что шансов победить нет, ведь судя по мощной административной и финансовой поддержке из области, выиграть должен был либо чиновник Ворфоломеев, либо красный директор Трусовец.

Для того чтоб им противостоять — надо было хотя бы объединиться с друзьями-соперниками: кооператором, правозащитником, журналистом и двумя учеными. Если бы они снялись и поддержали кандидатуру реально сильнейшего — были бы шансы победить. Но, никто не захотел сделать шаг к переговорам, да Эдик и не настаивал, не предлагал. Один как бы, между прочим, сказал, что ему надо отчитаться перед спонсорами за вложения средств, двое не могли сойти с дистанции из-за научных коллективов, к тому же один профессор представлял национальное меньшинство, в прошлом гонимое и репрессированное, а самый близкий по духу соперник Олег Игоревич выразился примерно так: «Не прощу себе досрочного отказа от завершения участия в первых демократических выборах. Безмерно рад выпавшей возможности быть сопричастным к этому историческому событию, о котором мечтал всю жизнь!»

Эдик был бы последней сукой, предложи он Иванцову капитулировать. Капитан не имел морального права настаивать, и лишать человека мечты всей жизни! По раскладу выходило, что победа ускользает. А ведь Громобоев ясно представлял себя в Совете депутатов республики, законотворцем, вершителем судеб страны, поэтому отказываться в пользу других тоже не пожелал, тем более понимал, в случае провала, он, вероятно, обречен на изгнание из Академии, а то и из армии.

Поздним вечером Эдик купил у таксиста за двойную цену бутылку водки и до полуночи пил с Палычем под разговоры: тесть обожал обсуждение глобальных вопросов внутренней и внешней политики. Заснул с трудом и ночью снились попеременно: то эйфория победы и поздравления, то кошмары поражения и ругань начальников.

Утром Громобоев позвонил в избирательную комиссию и узнал предварительные итоги: убедился в своём ожидаемом поражении. Хотя впрочем, результат был неплохим: не вложив в выборы ни копейки из семейного бюджета, он умудрился занять третье место и набрать более сотни тысяч голосов. Впереди ожидаемо и с заметным отрывом были оба партократа, которые и вышли во второй тур, но его исход мятежному капитану был уже не интересен.

Эдик почесал затылок и намекнул тестю на выпивку, тот с радостью метнулся в магазин, вернулся через два часа и они обмыли поражение. Эх, а ведь не хватило такой малости — десяти тысяч голосов! А если бы объединились…, и новые приятели уступили в его пользу? Но что говорить, история не терпит сослагательного наклонения и поэтому — «горе побеждённым»!

Громобоеву стало невероятно досадно. Ну что же такое происходит! Почему всегда чуть-чуть не везёт? Постоянно именно чуть не хватает! Чуть не стал Героем Советского Союза, но что-то не сложилось, чуть не стал досрочно майором, чуть не стал депутатом Верховного Совета! Вечное чуть-чуть! Какая-то систематическая невезуха!

Но с другой стороны были и другие примеры: было и положительное чуть-чуть. Например, на войне несколько раз чуть не погиб, но не убило же! чуть не замерз в снегу в горах, но не замерз! чуть не зарезали, но не зарезали! чуть не попал в психушку, но не попал же! Выходит не всё так плохо? Фифти-фифти, пятьдесят на пятьдесят?

* * *

За три суматошных месяца утекло много воды: полка уже не было — окончательно расформировали, быстрыми темпами создавалась база хранения, служить и командовать понаехали новые начальники, старожилы бились за своё существование, велась борьба за жизнь. На должностях многих знакомых и друзей-приятелей сидели совсем неизвестные личности.

В казарме он столкнулся с комбатом, который уже стал полковником и начальником танкового отдела.

— Ну, что Громобоев! Как же ты так… Проиграл? Но сам виноват! Э-э-эх! Гагарин долетался. А ты довыступался. Говорил тебе не лезь в политику — грязное дело!

— Политика не грязная — её такой делают люди! Нечистые на руку, подлые и нечестные, они сидят сверху донизу и рулят нами, и с самых первых ступеней государственной лестницы производят подбор себе подобных. Отбор жесточайший: негодяи отбирают себе в помощники и на смену таких же прожженных карьеристов и негодяев. Вот и выходит, что честные люди во власти не нужны, они там не приживаются. Белую ворону сразу же заклюют черные! Я попытался, у меня не вышло, ну что поделать… Однако я честно пытался, и совесть моя чиста.

— Совесть? Перед кем? Кому это надо?

— Перед самим собой! Я доказал, что я не тварь дрожащая…

— А я выходит тварь? — комбат насупился.

— Я этого не говорил! Возможно, вас всё устраивает в этой жизни, а меня — нет!

— Начитался журналов и книжек на дежурствах… Говорил мне полковой особист, что за тобой нужно приглядывать! И верно, плачет по тебе дурдом! Ступай к начпо, он тебя ищет, все телефоны оборвал с утра. Наверное, заждался. Берегись его — отменная сволочь и мерзавец! Настоящий сатрап.

Теперь после подведения итогов выборов военно-политическая контора взялась за Эдуарда всерьёз! Репрессивная машина заработала на полную мощь. Работу с Громобоевым первым начал начпо, ушастый полковник Казачков. Фамилия хорошая, красивая, но как говорится — действительно засланный казачок. Полковник появился в части внезапно, сменив губастого предшественника недалёкого умом и подловатого подполковника, но этот оказался ещё большим негодяем.

Эдик уныло поплёлся в штаб базы. На душе было погано, хотя для встречных он нарисовал на лице беззаботную улыбку и пытался светиться счастьем. Выходило плохо, ненатурально и неартистично. Каждый встречный знакомый офицер сообщал, что голосовал за него, восхищался смелым выступлением по телевизору, жал руку. Но что для руководства мнение капитанов и майоров?

Громобоев постучался в массивную дверь и вошёл в кабинет начальника политотдела. За всё тем же огромным столом сидел незнакомый офицер: забавного вида, с большущими оттопыренными ушами, бесцветными глубоко посаженными глазами, ярко-рыжими волосами.

Эдуард и рта не успел открыть, а его уже принялись ставить на место.

— Выйдите за дверь,