Порочное искушение - М. Джеймс

— Я… — На мгновение мне становится трудно придумать, что сказать. Я чувствую себя подавленной всем этим: новыми счетами, свободой иметь собственные деньги и карты, к которым больше никто не привязан, а теперь еще и этим предложением научиться водить машину. И, вдобавок ко всему, Габриэль так открыто говорит, что беспокоится за меня. Что хочет защитить меня — меня лично — не ради его семьи, а ради меня самой.

В моей жизни было очень мало такой заботы. Мне казалось, что я прекрасно обхожусь без нее, что она не имеет для меня особого значения. Но, слушая его, я понимаю, что это значит для меня больше, чем я могла себе представить.

— Спасибо, — говорю я наконец. Мне кажется, что это слишком простое слово, недостаточное для того, чтобы выразить все, что он дал мне менее чем за десять минут. Но я думаю, что он понимает, судя по тому, как он улыбается, его глаза слегка морщатся в уголках, когда он смотрит на меня. На периферии я замечаю, как его рука сгибается на колене, как будто он хочет протянуть руку и коснуться моей руки. Но он не делает этого, сдерживая себя, и это тоже что-то значит для меня.

Я задаюсь вопросом, каково это, если бы он коснулся моей руки. Мне хочется, чтобы он попробова

17

БЕЛЛА

Рука пробирается сквозь мои волосы, шпильки бьют по ковру, сбивая и без того растрепавшуюся прическу.

— Какая хорошенькая невеста, — рычит голос с русским акцентом, а другой кулак задирает юбку моего свадебного платья, задирая ее до колен. — Думаете, эта сохранила себя девственницей, как и полагается?

Я издаю крик протеста, пытаясь вырваться, но рука в моих волосах слишком крепкая. Я уже чувствую, как пряди трещат, угрожающе натягивая кожу головы, давая понять, что попытка вырваться приведет лишь к еще большей и сильной боли.

— Не заходи слишком далеко, — предупреждает другой голос. — Все равно босс имеет право взять у нее все, что захочет, первым. Даже если он не собирается на ней жениться.

— Что скажете, парни? — Рычит первый голос, откидывая мою голову назад своим грубым кулаком настолько, что я могу видеть лицо мужчины. Оно жесткое, высеченное из костей и бороды, злобное, жестокое, а эти темные глаза обещают всякую боль. С удовольствием представляя себе это. — Хотите поспорить, позволит ли он нам трахнуть ее, когда наиграется?

— Я приму это пари, — прошелестел другой голос сзади меня. — Чем больше ты поставишь, тем выше твое место в очереди, если он это сделает. — Хихиканье, предвкушающее все это, посылает дрожь по позвоночнику. — Чем больше ты поставишь, тем быстрее окажешься в этой тугой почти девственной киске.

Никто не замечает слез, текущих по моему лицу, пока они ревут от смеха, наклоняясь, чтобы осмотреть меня на заднем сиденье темного внедорожника, в который меня затащили из церкви. А может, и замечают, и в этом кроется часть их удовольствия. Заставляя меня плакать. Чувствовать мой страх.

Грубая рука скользит по моему бедру, выше колена, сжимает достаточно сильно, чтобы появились синяки, но останавливается совсем рядом с тем местом, куда прикасаться нельзя. Пальцы впиваются внутрь, и, когда я вскрикиваю от боли, чувствую, как мужчина рядом со мной упирается в мое бедро, что-то железно-твердое вдавливается во внешнюю сторону моего бедра.

— Чем больше ты кричишь, девочка, — рычит он, обдавая меня горячим дыханием, — тем сильнее я стараюсь. Так что продолжай кричать для меня, да?

Я резко просыпаюсь и прикусываю губу, чтобы не закричать вслух. Рядом со мной спит Габриэль, свернувшись на боку лицом в сторону, и я не хочу его будить. Я зажимаю рот одной рукой, заглушая дыхание, а другую прижимаю к груди, пытаясь вырваться из сна и вернуться в реальность. Вернуться в настоящее, где эти люди не могут добраться до меня, и все это в прошлом.

Но это не в прошлом. Не совсем, когда так много всего этого все еще заражает мое настоящее. Когда все это мешает мне жить так, как я хотела бы, если бы этого не случилось. Это кажется еще более болезненным, еще более несправедливым, когда на горизонте маячит шанс на независимость, который дал мне Габриэль. С этой независимостью у меня появилась бы возможность завести нормальные отношения, ходить на свидания, как Клара и все остальные женщины, которые не родились в такой жизни, как я, встречаться и влюбляться на своих условиях. Но у меня отняли эту возможность, когда со мной поступили так, что теперь мне кажется, будто я впаду в паническую атаку при одной мысли о том, что ко мне прикоснется мужчина.

Я обхватываю себя руками за талию и, замедлив дыхание, смотрю на неподвижного спящего Габриэля. Сожаление расцветает в моем животе, распространяясь по нему, как холодная боль. Габриэль — хороший человек, лучший из всех, кого я когда-либо встречала. Особенно в этом мире. Он не похож ни на одного другого, которого я могла бы встретить, — честный, благонамеренный, добрый. Я была бы самой счастливой женщиной на свете, если бы мне посчастливилось обручиться с кем-то вроде него, а не с Петром.

Но вместо этого я была помолвлена с Петром. И теперь я разбита, а Габриэль пережил все, что случилось и с ним, то, из-за чего он больше не хочет быть ни с кем.

Волна грусти охватывает меня, скручивая что-то в груди. Я чувствую к нему что-то, понимаю, что-то большее, чем просто благодарность. Он первый мужчина, который был терпелив со мной, первый, кто пытался понять меня и это нечто большее. Я позволила своим мыслям пронестись через все моменты, которые мы разделили вместе, с момента нашего знакомства, как на монтаже: тот первый момент, когда я врезалась в него в коридоре, когда увидела его в фойе своего дома, когда спускалась по лестнице, тот первый ужин, когда он, казалось, так легко уловил, что нужно сделать, чтобы мне было комфортно. Тот прилив адреналина, когда он открыл Феррари на той задней дороге, тот момент близости, когда я пролила вино в гостиной. То, как он инстинктивно обнял меня, когда я проснулась с криком в ту первую ночь, когда мне снова снились кошмары, и то, как он отстранился, когда понял, что это не то, что мне нужно.

Я так легко могу влюбиться в этого человека, понимаю я, и сердце замирает в груди при этой мысли, пока я долго смотрю